Будем как солнце. Книга символов

Бальмонт Константин Дмитриевич

И я в огромности бездонной, И убегает глубина. Я так сильнее — исступленный, Мне Вечность в пропасти видна!

ГЛАЗА

Когда я к другому в упор подхожу, Я знаю: нам общее нечто дано. И я напряженно и зорко гляжу, Туда, на глубокое дно. И вижу я много задавленных слов, Убийств, совершенных в зловещей тиши, Обрывов, провалов,

огня, облаков, Безумства несытой души. Я вижу, я помню, я тайно дрожу, Я знаю, откуда приходит гроза. И если другому в глаза я гляжу, Он вдруг закрывает глаза.

СКВОЗЬ СТРОЙ

Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы кричали: «Удвой, и утрой, В десять раз, во сто раз горячей, Пусть узнает удар палачей». Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы стояли зловещей горой, И горячею кровью облит, Я еще, и еще, был избить. Но, идя как игрушка меж вас, Я горел, я сгорал, и не гас. И сознаньем был каждый смущен, Что я кровью своей освящен. И сильней, все сильней каждый раз, Вы пугались блистающих глаз. И вы дрогнули все предо мной, Увидав, что меж вас — я иной.

В ЗАСТЕНКЕ

Переломаны кости мои. Я в застенке. Но чу! В забытьи, Слышу, где-то стремятся ручьи. Так созвучно, созвонно, в простор, Убегают с покатостей гор, Чтоб низлиться в безгласность озер. Я в застенке. И пытка долга. Но мечта мне моя дорога. В палаче я не вижу врага. Он ужасен, он странен, как сон, Он упорством моим потрясен. Я ли мученик? Может быть он? Переломаны кости. Хрустят. Но горит напряженный мой взгляд. О, ручьи говорят, говорят!

В ДОМАХ

М. Горькому

В мучительно-тесных громадах домов Живут некрасивые бледные люди, Окованы памятью выцветших слов, Забывши о творческом чуде. Все скучно в их жизни. Полюбят кого, Сейчас же наложат тяжелые цепи. «Ну, что же, ты счастлив?» — «Да что ж… Ничего…» О, да, ничего нет нелепей! И чахнут, замкнувшись в гробницах своих. А где-то по воздуху носятся птицы. Что птицы? Мудрей привидений людских Жуки, пауки и мокрицы. Все цельно в просторах безлюдных пустынь, Желанье свободно уходит

к желанью. Там нет заподозренных чувством святынь, Там нет пригвождении к преданью. Свобода, свобода! Кто понял тебя, Тот знает, как вольны разливные реки. И если лавина несется губя, Лавина прекрасна навеки. Кто близок был к смерти и видел ее, Тот знает, что жизнь глубока и прекрасна. О, люди, я вслушался в сердце свое, И знаю, что ваше — несчастно! Да, если бы только могли вы понять… Но вот предо мною захлопнулись двери, И в клеточках гномы застыли опять, Лепечут: «Мы люди, не звери». Я проклял вас, люди. Живите впотьмах. Тоскуйте в размеренной чинной боязни. Бледнейте в мучительных ваших домах. Вы к казни идете от казни!

МСТИТЕЛЬ

Если б вы молились на меня, Я стоял бы ангелом пред вами, О приходе радостного дня Говорил бы лучшими словами. Был бы вам как радостный восход, Был бы вам как свежесть аромата, Сделал бы вам легким переход К грусти полумертвого заката. Я бы пел вам сладостно звеня, Я б не ненавидел вас, как трупы, Если б вы молились на меня, Если бы вы не были так скупы. А теперь, угрюмый и больной, А теперь, как темный дух, гонимый, Буду мстить вам с меткостью стальной, Буду бич ваш, бич неумолимый.

СОПЕРНИКИ

Мы можем идти по широким равнинам, Идти, не встречаясь в пути никогда. И каждый пребудет, один, властелином,— Пока не взойдет роковая звезда. Мы можем бросать беспокойные тени, Их месяц вытягивать будет в длину. В одном восхожденьи мы будем ступени, И равны,— пока не полюбим одну. Тогда мы солжем, но себе не поможем, Тогда мы забудем о Боге своем. Мы можем, мы можем, мы многое можем, Но только — мой равный!— пока мы вдвоем.

ЛОМАНЫЕ ЛИНИИ

Ломаные линии, острые углы. Да, мы здесь — мы прячемся в дымном царстве мглы. Мы еще покажемся из угрюмых нор, Мы еще нарядимся в праздничный убор. Глянем и захватим вас, вбросим в наши сны. Мы еще покажем вам свежесть новизны. Подождите, старые, знавшие всегда Только два качания, только нет и да.