Будем как солнце. Книга символов

Бальмонт Константин Дмитриевич

Бойся выйти из влиянья Полной света полосы. Слышишь голос предвещанья? Бойся! Это бьют часы.

МАЯТНИК

Равнодушно я считаю Безучастное тик-так. Наслаждаюсь и страдаю, Вижу свет и вижу мрак. Я сегодня полновластен, Я из племени богов. Завтра, темный, я несчастен, Близ Стигийских берегов. И

откуда я закинут К этим низостям земли? Все равно Огни остынут. Я как все умру в пыли. И откуда так упорно Манит зов на высоту? Все равно. Мечта узорна. Я могу соткать мечту. Роковое покрывало Над Изидой вековой, Все, от самого начала, Дышит сказкою живой. Вправо — духи, влево — тени, Все сплетается в одно. Ты восходишь на ступени, Ты нисходишь,— все равно. Только знай, что влево больно, Влево — больно, вправо — нет. Сердце бьется своевольно, А в уме холодный свет. Кто что любит, то и встретит: Насладись и умирай. Эхо быстрое ответит: Отрекись и вниди в Рай. Кто что любит, то и примет: Хочешь это? Хочешь то? Но свободы не отнимет У стремления никто. Духи, вправо, тени, влево! Мерный маятник поет. Все живет в волнах напева, Всем созвучьям свои черед.

ПАМЯТЬ

Память, это луч небесный Тем, кто может вспомнить счастье, Тем, кто может слить начало С ожидавшимся концом, В жизни может быть и тесной, Но исполненной участья, Где любовь Судьбу встречала С вечно-радостным лицом. Память, это совесть темных, Память, это бич небесный, Память, это окрик судный Для неверивших в Судьбу, Лик Владельца дней заемных, Вид улик в игре бесчестной, Сон заснувших в сказке чудной И проснувшихся — в гробу.

УБИЙЦА ГЛЕБА И БОРИСА

И умер бедный раб у ног 

Непобедимого владыки. 

Пушкин

Едва Владимир отошел, Беды великие стряслися. Обманно захватил престол Убийца Глеба и Бориса. Он их зарезал, жадный волк, Услал блуждать в краях загробных, Богопротивный Святополк, Какому в мире нет подобных. Но,

этим дух не напитав, Не кончил он деяний адских, И князь древлянский Святослав Был умерщвлен близ гор Карпатских. Свершил он много черных дел, Не снисходя и не прощая. И звон над Киевом гудел, О славе зверя возвещая. Его ничей не тронул стон, И крулю Польши, Болеславу, Сестру родную отдал он На посрамленье и забаву. Но Бог с высот своих глядел, В своем вниманьи не скудея. И беспощаден был удел Бесчеловечного злодея. Его поляки не спасли, Не помогли и печенеги. Его как мертвого несли, Он позабыл свои набеги. Не мог держаться на коне, И всюду чуял шум погони. За ним в полночной тишине Неслись разгневанные кони. Пред ним в полночной тишине Вставали тени позабытых. Он с криком вскакивал во сне, И дальше, дальше от убитых. Но от убитых не уйти, Они врага везде нагонят, Они как тени на пути, Ничьи их силы не схоронят. И тщетно мчался он от них, Тоской терзался несказанной. И умер он в степях чужих, Оставив кличку: Окаянный.

ТЕРЦИНЫ

Когда художник пережил мечту, В его душе слагаются картины, И за чертой он создает черту. Исчерпав жизнь свою до половины, Поэт, скорбя о том, чего уж нет, Невольно пишет стройные терцины. В них чувствуешь непогасимый свет Страстей перекипевших и отживших, В них слышен ровный шаг прошедших лет. Виденья дней, как будто бы не бывших, Встают как сказка в зеркале мечты, И слышен гул приливов отступивших. А в небесах, в провалах пустоты, Светло горят закатным блеском тучи, Светлее, чем осенние листы. Сознаньем смерти глянувшей могучи, Звучат напевы пышных панихид, Величественны, скорбны, и певучи. Все образы, что память нам хранит, В одежде холодеющих весталок, Идут, идут, спокойные на вид. Но, Боже мой, как тот безумно жалок, Кто не узнает прежний аромат В забытой связке выцветших фиалок.