Будем кроткими как дети (сборник)
Шрифт:
— А матушка, думаю, вышла замуж за другого, — предположил взрослый сын. — Я помню, красивая была матушка.
— Так ты еще помнишь ее, сынок? — виновато спросил старик.
— Плохо. Как в тумане, — был ответ. — А вот бабушку помню хорошо.
— Я принес ей только несчастье. Сыновний долг мой остался невыполненным. Но мог ли я поступить иначе, сынок?
— Нет, — коротко ответил майор.
Они поднялись, чтобы идти дальше, и тут увидели идущего по склону горы человека. Он направлялся прямо на них, однако, не дойдя шагов двадцать,
Это был тощий и маленький, как подросток, человек, одетый в такие лохмотья, что трудно было уже разобрать, из чего состояла его одежда. Голая плоская грудь с торчащими ребрами была наружу и едва заметно дышала. Он стоял чуть боком перед остановившими его людьми и смотрел в землю тупо и бессмысленно.
— Кто ты такой, ну-ка, говори правду! — потребовал майор Шэк.
Но тот без всякой перемены в лице и во взгляде оставался на месте, и тогда старик предположил:
— Сынок, это несчастный человек, видать по всему. Может быть, он немой или сумасшедший.
— А может быть, один из тех, кто служил самураям, — сделал свое предположение майор. — Они сейчас разбежались и прячутся по горам. Это опасные люди.
И вдруг оборванец, оставаясь неподвижным, не подымая головы, открыл рот, вокруг которого кустились редкие усы и бороденка, и заговорил глухим голосом:
— Три семьи у меня уже было. Все умерли. Первую жену и ребенка убили хунхузы, когда меня дома не было. Вторую семью убили самураи, когда я не захотел идти к ним в солдаты. Третья семья погибла недавно, когда в порту начался бой. И вот все умерли, а я остался. Так что же вам надо от меня, люди добрые? Я живу теперь там, под горой, в доме старшего брата, который тоже умер от черной оспы. Здесь пять лет назад была черная оспа и теперь никто не живет.
Сказав это, человек вновь сомкнул темный рот и остался стоять неподвижно, все так же тупо уставясь в землю. И тогда майор Шэк отпустил его.
— Идите, — сказал он оборванцу. — Нам от вас ничего не нужно. Мы только хотели спросить, не знаете ли вы что-нибудь о хозяйках этого дома, — указал майор на развалины своей фанзы.
— Там живет старуха, — ответил человек и, отвернувшись, пошел прочь.
— Кто? Как зовут ее? Эй! — метнулся вслед за ним, прихрамывая, старый Шэк.
— Старуха, — пробормотал уходивший, не оборачиваясь и отмахиваясь рукою. — Не знаю!
Отец и сын переглянулись и не сговариваясь торопливо направились к дому.
Передняя стена его клонилась наружу, над дверью свисали длинные пряди светлой увядшей травы. Крыльцо сгнило и провалилось, и потому дверь висела теперь высоко над землею.
Эй, Содя— вдруг хрипло закричал старик, слезы
хлынули из его целого глаза. — Содя! Ты жива ли, нет?
И тут дверь со скрипом приоткрылась. В полутьме проема далеко промелькнуло пятно светлого окошка, и, шевеля ворохом темной одежды, с порога стала сползать спиною к улице старуха.
—
— Нет! Нет! — страшно вскрикнул старик. — Нет! Это же твоя матушка, Иллеми!
Старуха упала с порога и теперь сидела на земле, моргая подслеповатыми глазами. Темными, скрюченными пальцами она теребила кофточку на груди. Майор Шэк пал возле нее на колени, и его фуражка, слетев с головы, откатилась в сторону. Желая поднять мать с земли, сын взял ее за руку, но она испуганно отдернула ее назад…
Так встретились отец, сын и мать после долгой разлуки.
— Пять лет назад, — рассказывала старуха, — зашел к нам в деревню какой-то охотник и подбросил черной оспы. Полдеревни вымерло, а остальные разошлись кто куда. Мы с матушкой остались. Она много лет назад сломала ногу и не могла двигаться. Я ее держала, словно маленькую, в пеленках, матушка в последние годы и впрямь была как маленькая, не слушалась и капризничала, но я не сердилась на нее, потому что всю жизнь, что мы прожили с матушкой вместе, она была добра ко мне, ни одного упрека не сделала. Скончалась она совсем недавно, вот вам бы прийти год назад, так вы бы еще застали ее живую.
— Мы не могли прийти раньше, — печально отвечал майор. — Была война, матушка.
Они сидели на сухой осенней траве возле машины. Солдат-шофер, разведя неподалеку костер, готовил в котелке суп.
— Так неужели вы — это мой сын? — удивлялась старуха, покачивая головой. — А вы, кривой человек, мой муж?
— Да, — тихо отвечал старый Шэк, — это мы.
— А как вас зовут, муж мой, не скажете ли вы? — робко спрашивала старуха.
— Ты что, жена, позабыла от старости, как зовут меня? — грустно улыбнулся старый Шэк.
— Нет, помню, как же, — был ответ. — Я уже никогда не чаяла встретить вас, но помнила всегда. Только вот какое странное дело. Здесь давно не было людей, и с тех пор, как умерла матушка, ко мне иногда приходят какие-то существа вот вроде вас, и я с ними подолгу разговариваю, словно во сне. А когда я очнусь, их уже рядом нету. И вот я сейчас сижу перед вами и думаю: исчезнут ли они после, как все прочие призраки и духи?
— Нет, — заверил старик, — мы-то не исчезнем.
— Тогда помогите мне нарвать травы, — попросила старуха, застенчиво улыбнувшись. — Я вам скажу, какую… Мне теперь приходится только траву есть, а раньше я сажала кукурузу и картошку…
— Вот, поешь лучше солдатского хлеба, бедная, — сказал Шэк и, отломив кусок от целой буханки, вложил его в руку старухи.
— Да, вкусно пахнет, — радовалась она, нюхая хлеб, — сладко пахнет. Как жаль, что матушки вашей нет уже в живых. Она всегда говаривала, что запах теста — это запах благополучной жизни. Конечно, она не могла бы съесть, беззубая, этот хлеб, но я хоть натерла бы ей лицо хлебным мякишем, чтоб запах стоял в ее ноздрях. Счастье было бы матушке увидеть вас, ведь она всю жизнь ждала… Надо же! — сокрушалась она.