Шрифт:
Ярослав 10 лет. Ева 9 лет.
Мне было десять, когда я решил, что Ева Лисицына будет только моя.
Не то чтобы я не доказывал это каждый раз, когда какой-нибудь тупоголовый решал показать ей свою симпатию, задирая и обижая. Конечно, девочкам в начальной школе неведомо, что у большинства мальчиков с детства отключается мозг при виде той самой косички, которую непременно нужно дёрнуть.
Зато это понимал я. И очень хорошо, так как даже на рыжую косичку стремился всегда заявить права, не позволяя
Мимо, мозгоправ.
Во мне просто было чрезмерно много Евы и желания, чтобы она в принципе переехала в мой дом.
Я даже не помнил, когда именно это произошло, но в один момент, из той самой новой соседской девочки, которая умела только раздражать тем, что ее никак было не достать, она стала той, без кого я не хотел выходить на улицу.
Веселая, умная и своя «в доску», иногда Ева могла придумать такое, что ни мне, ни Кайманову бы и не пришло в голову. Упорная и сильная духом, – Ева никогда не плакала, когда разбивала коленки. Зато я был тем самым идиотом, которому хотелось её жалеть и защищать, даже если она никогда в этом сама не нуждалась.
Но я хотел и делал, даже несмотря на то, что после этого меня снова ждали двери кабинета психолога и часовая пустая болтовня на тему, что нужно решать проблемы словами, а не кулаками. Мне было плевать, пока всё остальное меня устраивало, а мои костяшки пальцев вечером обрабатывала Ева, оставаясь на моей стороне, несмотря ни на что. Мне кажется, даже моя мама к годам четырнадцати смирилась с тем, что в доме Лисы я проводил больше времени, чем в своём. Не один, конечно, Егору тоже приходилось тусоваться на участке Лисицыных чаще, чем у себя дома. Но он как раз-таки был меньше всех против сбежать из практически всегда пустого дома, а вместо этого провести время в компании дяди Серёжи, который частенько разрешал нам пострелять из пневматики и доверял нам разжигать костер для вечернего стейка.
Отец Лисы, кстати, тоже в итоге смирился, что я не только готов переехать к ним домой, но и в её спальню, хотя и не раз намекал, что у него не только имеется в доме пневматика, но и заряженный огнестрел, который непременно снимет с предохранителя, если я когда-нибудь удумаю обидеть его дочь.
Это просто он не знал, что я сам его украду у него, если хоть кто-нибудь удумает обидеть его дочь.
Про то, что это могу сделать когда-то сам? Я проще с рукой бы левой тогда расстался, чем кому-то поверил, что однажды доведу ее не просто до слез, а вычеркну из своей жизни так, будто она никогда ничего для меня не значила.
Возможно, если бы я ещё в возрасте десяти лет не был бы настолько самоуверен, что присвоил Лисицу себе без её ведома, масштаб разрушений, что принёс по итогу в её жизнь, не был бы настолько критичным…
Но, нет.
Это была гребаная средняя школа, когда я понял, что Ева больше не будет у меня на виду двадцать четыре на семь, а возле неё спокойно будут виться другие пацаны, так как я буду учиться в другом корпусе, потому что придурок-директор решил поэкспериментировать и сделать прыжок между третьим и пятым классом.
Первое
Что ещё могло прийти в мозг малолетки, повёрнутого на девочке?
Я решил поцеловать Еву на глазах у всей школы.
Идиотская, непродуманная затея, обернувшаяся полной катастрофой.
Я готовился три дня, злился, психовал и почти с Евой не разговаривал. Меня почему-то бесило, что появился страх и сомнения. А ещё, что сама Лисица не давала мне ни единого намёка, что разделяет со мной это желания.
У неё был не только я, но и Егор, который на тот момент вдруг тоже начал раздражать постоянным своим присутствием с нами.
Выделяла ли она меня? До этого решения, мне казалось, что «да». Больше времени вместе, Егор не катал её на спине, не подсаживал, чтобы она куда-то забралась, и уж точно он не забирался в окно её комнаты на второй этаж, чтобы сидеть до поздней ночи, пока мой побег из дома всё-таки не обнаруживали родители. Не смотрел с ней комиксы и всевозможные ужастики в кромешной темноте, чаще всего скучая где-то в сторонке, когда это делали мы. И всё же он тоже был ей таким же другом, как и я. Мог первый прийти к ней после школы, мог надрать кому-то задницу, если в её сторону кто-то косо посмотрел, и спокойно мог при всех закинуть на её плечи руку, будто у них тоже есть какая-то связь.
И почему я до того дня даже не замечал этого и не придавал какого-то значения их дружбе? Я попросту и не рассматривал его как соперника, потому что, в отличие от меня, Кайманов обращал внимания на других девочек, оставался иногда на перемене в классе, чтобы отморить какие-нибудь шуточки, и упивался, когда его телефон разрывался от настойчивых смс.
Вот почему я решил сначала избавиться от него. Наплёл с три короба, что у меня ранняя тренировка, по-тихому на перемене собрал вещи и слинял с последнего урока, чтобы он не знал, что тренировку по футболу, которая все же была по расписанию, я прогулял. Тусовался почти до вечера во дворах, а к окончанию второй смены таки припёрся к школе и тупо начал ждать.
И каково же было моё удивление, когда вышла Лиса в компании какого-то доходяги?
Костлявого, длинного и вообще крайне нелепого ботаника, который ей что-то рассказывал, держа её рюкзак в руке, а Ева в ответ заливисто смеялась, не отводя от него глаз.
Три недели, всего три недели я не тусовался с ней каждую перемену, и у неё уже появился новый друг?
Был ли я зол?
Не то слово. Вот, где ошибался мозгоправ, – оказывается, до этого момента я ещё не агрессировал никогда.
Сам не помню, как оказался возле них, выхватил рюкзак из тощей руки кучерявого и хорошенько толкнул в сторону, что тот едва устоял на ногах.
Смех Евы разом затих, в огромных зелёных глазах застыло удивление. Она моргнула.
– Яр?..
И всё, это был тот момент, когда все сомнения исчезли. Я увидел в её глазах вспышку того, чему до этого времени никогда не придавал значения. Тому, какими яркими они становились. Как расширялся зрачок и появлялась маленькая улыбка на её губах.