Будешь моей!
Шрифт:
Эпилог
— Просыпа-айся-я…
Нет. Ну не-ет, ещё совсем чуть-чуть…
Не открывая глаз тяну на лицо одеяло. Оно такое лёгкое, невесомое, словно облако. Как же хорошо…
— Встава-ай…
— Нет, пожалуйста, ещё пять минут, прошу тебя.
— Сама знаешь, что у нас нет этих пяти минут.
Чувствую, как тёплая ладонь ползёт по пояснице, юрко скрываясь за резинкой шелковых ночных шорт.
Смеюсь в подушку, извиваясь и отпихивая задом персональный будильник. Ещё это солнце… оно такое яркое, а
Когда мы только купили этот дом (на баснословную, между прочим, сумму — вспоминать страшно), то несколько ночей не спали до самого утра, наблюдая, как всходит солнце, как робкие лучи с нежно-розовых меняются на насыщенно оранжевые и затем на ярко-красные. Мы говорили так много тогда… обо всём и ни о чём, словно пытаясь восполнить пробелы. Заполнить временные паузы, на которые нас когда-то разлучала жизнь.
Мы пили белый марочный Совиньон сидя на всё ещё не до конца разобранных коробках с вещами, занимались любовью на брошенном на пол пледе… Это было поистине волшебное время, особенно после всего, что нам пришлось пережить. Это было словно… глоток свежего воздуха после, казалось бы, перекрытого навсегда кислорода.
С самого начала у нас всё пошло не по-людски, именно с той первой встречи на открытии ресторана его отца, куда я попала по чужому пригласительному. С той проведённой вместе сумбурной ночи. Может, мы были слишком молоды, неопытны, слишком подвластны чужому влиянию и своим амбициям. Может, не хватало пресловутого жизненного опыта (хотя, конечно, его не хватало…). Может, просто мы встретились в неугодный судьбе час, но было время, когда казалось, что нам ни за что не быть вместе. Слишком много обид, недопониманий и несказанных вовремя правильных слов. И слов сказанных, но не услышанных. Потом это долгое нелепое расставание и новая встреча спустя годы… И снова по проторенной тропе — постоянные подножки, интриги, закулисные игры вокруг нас.
Порой мне начинало казаться, что моя жизнь — не жизнь, а какая-то дурацкая антреприза. Роль в пьесе обиженного на весь мир режиссёра.
И вот, когда уже действительно думалось, что всё, занавес, режиссёр устал и решил избавиться в финале от главных героев, в конце нашего персонального с Марком тоннеля загорелся свет. Увы, я обрела свободу, в самом прямом смысле, только когда жестокий сценарист получил свои долгожданные жертвы. И тоже в смысле самом прямом. Два человека погибли, потому, что один очень сильно любил того, кто очень сильно любил себя… А может, любила и она. Вот так странно, кособоко, уродливо. Но всё-таки любила.
Сейчас, когда розовый солнечный луч припекает правый глаз, когда ладонь мужа всё ещё не теряет надежды добраться туда, куда замыслила, мне кажется, что этого всего вовсе не было. Но если бы мне дали выбор — отмотать плёнку жизни назад и вообще никогда не встретить Марка, не столкнуться со всем, с чем столкнуться пришлось, я бы не раздумывая прошла снова по тому же пути, если бы знала, что в итоге когда-нибудь проснусь вот так, как проснулась сейчас.
Рука Марка забирается теперь под
Но сейчас его ладонь не защищает, а нагло домогается, выдёргивая меня из тисков сна. Я смеюсь, игриво пинаю его, прекрасно зная, что всего один его рывок — и я буду лежать припечатанной к матрасу. Марк будет нависать надо мной, удерживая над головой мои руки и просить хихикать потише, потому что у стен этого прекрасного дома есть уши…
Или потише, но не хихикать… В этой спальне довольно часто бывают и совсем иные звуки, и именно их нацелен услышать сейчас этот несносный мужчина.
Глядя в чарующий серо-зелёный микс его глаз я уже практически готова сдаться, как вдруг случайно взгляд падает на настенные электронные часы.
— Вот чёрт! Ты время видел? Семь тридцать! К двенадцати начнут подтягиваться гости, а у нас ещё совершенно ничего не готово. Надеюсь, ты не забыл, что сегодня к нам на барбекю приезжают твои родители, — подскакиваю, приглаживая рукой растрёпанные волосы. — Убери пока постель, а я в душ.
— Какое совпадение, мне как раз тоже нужно в душ. Хорошо, что места там для двоих более чем достаточно.
— Марк! — бросаю в него шёлковую декоративную подушку. — Тебе уже тридцать шесть, пора бы умерить аппетиты!
— А ты слышала теорию о том, что в минуты, когда человек счастлив, он не стареет? Так вот, следуя этой теории мне до сих пор тридцать.
— Нет такой теории. Ты только что её придумал, — дразнюсь.
— Могла бы и подыграть!
Не успеваю я опомниться, как Марк с ловкостью гепарда спрыгивает с кровати и, схватив меня чуть пониже пятой точки, закидывает на своё плечо.
Я смеюсь, молотя по его спине кулаками, угрожая и… предвкушая, и именно в этот момент раздаётся стук в дверь:
— Мам? Пап? Вы чего там?
— Да так, папа снова травит те дурацкие несмешные анекдоты, — соскакиваю с плеча "папы" и, поправив лямки пижамной майки, открываю дверь.
Женя стоит по ту сторону и криво улыбается. Как обычно — не разжимая губ. Пару месяцев назад ему поставили брекеты и он до сих пор немного стесняется.
— А чего смеёшься тогда, раз не смешные?
— Ну-у…
— Короче, — машет рукой "всё с вами ясно", — там доставка приехала.
— Точно! Из пекарни! — судорожно шарю глазами по спальне в поисках халата. — Сейчас я спущусь, пусть подождут секунду.
— Да я уже сам расписался, всё забрал, так что можешь не спешить, — разворачивается и, сделав пару шагов, кидает. — Там кофе уже остывает. И круассаны.
— А кажется, совсем недавно я носила его на руках и меняла подгузники, — с долей тоски смотрю удаляющемуся сыну вслед. Он так вытянулся, скоро будет с меня ростом… Как же летит время. — Твой отец на полном серьёзе планирует оплатить ему учёбу в Гарварде? — закрываю дверь. — Отпустить ребёнка на сколько лет в чужую страну, одного — я ни за что на это не пойду.