Будет больно
Шрифт:
Тошнота отступает, а я себя чувствую ненормальной. С кем я сейчас разговариваю в пустоте и темноте?
Сама с собой.
Мне сейчас надо сесть за руль и проехать несколько километров до дома. Поднимаю себя, едва хватает сил. Тянусь в бардачок за сигаретами, но одергиваю руку. А ведь я почти неделю не курила. Неужели чувствовала?
Ну давай попробуем, моя экстрасенсорная клетка. Достаю сигарету, щелкаю зажигалкой, но даже от запаха меня воротит.
— Ладно, уговорила. Точно в бабушку. Только прости, но от дедушки твоего
Да, это больно.
И сейчас к черту все, что было задумано. Я должна поговорить с Мишей, я должна объясниться.
Врываюсь в дом и лечу наверх.
— Миша! — кричу в пустоту и опускаюсь на колени.
Глава 32 Вадим
— Кто эта девушка, мой мальчик? — спрашивает мама, глядя на меня.
Я не вижу, а чувствую ее взгляд. Сам смотрю в окно на панораму Москвы и гоняю по блюдцу чашку кофе. А вечер так хорошо начинался. Я уже думал, что мы проведем время за непринужденными разговорами, хоть и ловил на себе многозначительные взгляды. Только мама умеет так смотреть. В самую душу.
И какого черта меня понесло именно в Москву? Я же знал, что она еще здесь. И встретиться хотел, и не хотел, чтобы лезла в душу.
— Какая девушка? — вроде бы удивляюсь, но все равно в глаза не смотрю.
— Та, которая у тебя и в голове, и в сердце.
Нет никого! Но убедить в этом надо не столько маму, сколько себя.
А в памяти жаркая Ямайка, не менее жаркий секс и женщина с синими глазами, которая отдавалась мне, которая была моей. И да, только она занимала мои мысли. Не девочка в самолете, которая была не прочь трахнуться. Не девушка на ресепшене в гостинице, которая думала о том же.
А ведь раньше я бы и одну, и другую поимел. А сейчас не хочу…
Только эту стерву, от которой я бежал, но так и не смог. И как назвать это чувство? Да черт его знает, не хочу и думать.
— Нет никого, — отвечаю, ставя чашку на блюдце, и она раскалывается на две части. — Ни девушки, ни отношений.
— Вадим, — мама опускает ладонь на мое запястье, пока я пытаюсь вытереть брызги кофе на столе. — Мне больно на тебя смотреть.
Мне самому больно. Я неделю пролежал в номере гостиницы, выходя только покурить и поесть в ресторан на первом этаже. Меня не интересовало ничего, я ничего не хотел… Только вернуться туда, за тысячу километров.
Эта женщина въелась в мой мозг, проникла слишком глубоко, убила меня прежнего. И что мне с этим делать?
— Вадим, — снова говорит мама, — от судьбы не убежать.
— Хватит! Судьба — это мы сами и наш выбор.
— Ты правильно думаешь, мой мальчик. Но мы не можем видеть всего. А знаешь, что вижу я?.. Нет, ладно, еще рано об этом говорить. Но если тебе приснится такой же сон…
— То ты его поймешь, — перевожу я все в шутку.
Я уже заказал билеты на завтра в Нью-Йорк. Этот город затянет так, что забудешь обо всем. И обо всех…
— Не смейся, Вадим. Какое-то у меня предчувствие, не могу пока его объяснить. Даже не могу понять, хорошее или плохое.
— Надеюсь,
— Не играй такими словами. Но уезжать тебе точно не стоит. Ты же и сам понимаешь, что тебя здесь что-то держит. И я не Москву имею в виду.
— А ты когда в Швейцарию возвращаешься? — спрашиваю, чтобы перевести тему.
Надо было вообще не говорить, что я приеду. Знал же, что станет копаться у меня в душе. А там сейчас даже черт не разберется.
— Кажется, мне тоже не стоит уезжать, — говорит мать тихо и тут же улыбается: — Прогуляемся?
Конечно, я не отказываю. Бросаю взгляд на простирающийся передо мной вид Москвы, и мы спускаемся с пятьдесят второго этажа Башни Федерации на улицу. Идем в сторону набережной, мама берет меня под локоть, но молчит.
Пять, десять минут, пятнадцать… Но далеко не уходим. Мама остановилась в отеле, который находится в одной из башен, а я выбрал пониже, чтобы не так долго спускаться курить. И на американский манер «Перово Плаза» меня вполне устроил. Конечно, не нью-йоркская «Плаза», но я себя к отъезду готовлю как могу.
Мы доходим до Дорогомиловского моста и поворачиваем в сторону метро. Тогда я и спрашиваю:
— Ты говорила, кажется, что расскажешь мне о вашей ссоре с отцом перед разводом?
— Сколько не забывай прошлое, оно все равно всплывает, пока не поставлена точка, — снова загадками говорит мама. — Но, может, и мне легче станет, хотя той истории лет как тебе.
— Что за история? — тороплю, потому что тоже срабатывает, наверное, то самое предчувствие.
Именно сейчас это кажется важным. Как недостающий фрагмент.
Мы останавливаемся, и мама, глядя на реку, начинает говорить. И столько боли в этих словах. Видимо, боль не имеет срока годности.
— Я не думала, что когда-то расскажу ее тебе. Мы с твоим отцом поженились рано: мне было всего восемнадцать, ему — двадцать. О детях, конечно, сразу не думали, но через лет пять перестали… Хм…
— Предохраняться, — дополняю. — Мама, я взрослый мальчик, и о таких вещах имею понятие.
— Да, — согласно кивает. — Но детей у нас не получалось. Врачи только разводили руками — у обоих все в порядке. Так прошло еще пять лет. И Миша вроде бы смирился, но я очень хотела ребенка. И только еще через пять лет я смогла убедить твоего отца взять малыша из детдома. На тот момент мы уже пятнадцать лет были женаты. Хотели совсем маленького усыновить, но… Я просто влюбилась в девочку лет шести, как только ее увидела.
Твою же!.. Совпадение?
Не верю в то, что можно больше двадцати лет вынашивать план мести. И как вообще в детском мозгу могла родиться подобная идея? Пусть сейчас мама скажет хоть что-то, опровергающее мою догадку.
— Как ее звали? — спрашиваю сквозь зубы.
— Маша, ее звали Маша. Красивая девочка со светлыми волосами и синими умными глазами. Просто чистый ангелочек.
Кажется, ангелочек пал в преисподнюю. Только она еще хуже Люцифера. В это совпадение я ни за что в жизни не поверю.