Будет по-моему
Шрифт:
Женские всхлипы отвлекли от чая. Не задумываясь, действуя на инстинктах, я выбежала из кухни. Тимур, матерясь под нос, последовал за мной.
— Оставь, — положил он руки мне на плечи, пытаясь удержать на месте.
— Что происходит? — брюнетка приостановилась, кинула в нашу сторону обиженный взгляд и понеслась к выходу. Лицо опухшее, заплаканное, тушь размазана, губы выглядели так, будто их долго и жадно целовали. Вряд ли это ее так расстроило бы, я видела, что она с удовольствием поспешила за Кайсыновым. — Что он с ней сделал? — озвучивая
— Поговорил, — твердый ответ Тимура.
Ни он, ни кто-либо из компании, оставшейся в гостиной, на плач девушки никак не отреагировал. Никто не спешил ее утешать. А мне было неуютно. Разные мысли лезли в голову. Что нужно такого сказать, чтобы девушка убежала в истерике?
— Идем, чай остынет, — потянул Тимур за собой.
— Ее нельзя так оставлять.
— Злата, она бы тебя не пожалела. Сделай выводы и забудь. А теперь садись пить чай, — последнюю фразу чуть жестче.
— Нельзя бить девушек, — я не была в этом уверена, но не озвучить свои переживания не получилось.
— Он ее не ударил.
— Она плакала.
— Есть другие способы наказать и поставить на место.
— Какие? — зачем мне это знать? Нужно. Просто нужно, чтобы не бояться Макара.
— Можно надавить морально, — через ободок кружки ловлю его взгляд. Кайсынов мастер морального давления. То же самое он проделывал со мной. А может, с ней он был более жесток?
Вкуса чая я уже не чувствую, но допиваю до конца. В кухню входит Макар. Переоделся. Волосы и кожа еще влажные после душа, будто он не успел вытереться. Я замечаю их молчаливый диалог с Тимуром.
— Мы пойдем уже, есть планы на вечер, — произносит Шахов. Кайсынов не заполняет тишину разговором, пока его друзья собираются и уходят. Молча пожимает руку парням и позволяет обнять себя девушкам.
— До завтра… Увидимся… — прощаются они у дверей, он не идет их провожать. Лишь Тимуру говорит:
— Захлопнешь калитку.
Мы остаемся одни…
Злата
Мне хочется спросить, что произошло наверху, но не решаюсь. Вряд ли мне понравится ответ, если он будет, а вызывать его гнев, тем более, когда мы наедине, и я никак не могу себя защитить – неразумно. Чувство, будто зависла на высоте с парашютом, а я не готова прыгать, но могу полететь, если спровоцирую.
— Уберешь мою гардеробную? — приподнимая бровь. — А то там ничего не найти.
— Я не знаю, как ее убрать, чтобы ты мог легко отыскать нужные тебе вещи, не наводя там бардака, — не пытаясь скрыть непонимание. Взрослый парень ведь, в доме порядок, на кухне все поверхности чистые, посуды грязной в раковине нет, откуда такая маниакальная потребность переворачивать гардеробную? Конечно, появляются подозрения.
— Я нахожу, но долго не могу выбрать, что надеть, — парирует, не задумываясь, но все равно есть ощущение, что это игра, а я не люблю чувствовать себя мышкой, загнанной хищником в угол. Мне противостояния с Меленчуком хватает, там я тоже не знаю правил игры, и меня это напрягает, сложно
— У тебя кто-то убирается? — спрашиваю прямо, оглядываясь, будто надеюсь увидеть несуществующую пыль.
— Нет. Я же говорил, — руки в карманах, он стоит напротив, привалившись к стене, смотрит на мои губы.
Этот взгляд тяжелый, он давит, но по телу пробегают мурашки. Волнительно. Напряжение другого рода, такое бывает, когда парень первый раз тянется тебя поцеловать или ты проникаешься красивым эротичным моментом в фильме.
— Идеальная чистота, — специально увожу взгляд в сторону, будто он и эти мысли может уловить.
— Система очистки воздуха, — не задумываясь. Пожимает плечами, будто это само собой разумеющееся. Я никогда с таким не сталкивалась и не знаю принципа работы системы, поэтому придется принять на веру.
— Больше ничего не хочешь спросить? — уточняет, улыбаясь одними губами, взгляд при этом не меняется.
Надеюсь, правильно поняла, о чем он сейчас говорил. Думаю. Стоит заходить на его территорию или нет? Это как войти в личные границы, не уверена, что мне будет там комфортно, лучше оставить наши отношения в прежнем формате, я прихожу только убираться. Но мне сложно будет не думать о сегодняшней ситуации, хочется прояснить. Я еще несколько секунд выждала, прежде чем на выдохе произнести:
— Хочу. Почему она плакала? — реакцию долго ждать не приходится, он не ждал этого вопроса, понимаю я. По лицу Макара прошла судорога, ноздри пришли в движение, скулы дернулись, потому что он сжал зубы, веки спрятали глаза. Несколько секунд прошло, прежде чем он вновь заговорил.
— Не думал, что ты об этом захочешь спросить, — уже владея собой. Интересно, какого вопроса он от меня ожидал? Когда на твоих глазах заплаканная девушка выбегает из дома, не получается думать о чем-то другом. Да я даже предположить не могу, что там нужно было спросить.
— О Воронковой не думай, не твоя забота, — жестко отрезает. — Никто тебя «посвящать» не будет, — выделил слово с нажимом. Я это уже от Шахова услышала. Значит, у них случился жесткий разговор в манере Кайсынова – ударить по самым болевым точкам. А он умело находит их в противниках. Помню по себе.
— Хорошо, я тогда уберусь, нужно в общежитие успеть вернуться, еще реферат доделать, — скороговоркой. Делаю два шага в направлении лестницы, но следующие слова заставляют замереть напротив него.
— Можешь сегодня остаться у меня, — голос его изменился, в нем появилось что-то тягучее, горячее. Хочется отсюда бежать. — Я тебе не трахаться предложил, а переночевать, — с резко вернувшимся раздражением. — Если бы хотел взять силой – давно бы взял. Не думай так громко, бесит, — сжимает зубы.
— Обязательно быть таким грубым? — прежде чем успеваю прикусить язык.
— Тебе не нравится слово «трахаться»? — выгибает издевательски бровь. — Мужики обычно трахаются, Золотинка, любовью занимаются телки.