Будет по-моему
Шрифт:
— Избил Злату… — перед глазами красная пелена. Что значит избил? Как, бля, можно было на нее руку поднять? Она же нежная, маленькая, хрупкая, как статуэтка. Она моя! Ее нельзя трогать! Он труп… — Мы его с нее сняли, когда он…
Макар
— Он пытался… — Андрей не решается озвучить, наверняка уже жалеет, что рот открыл. В голове рождаются предположения, но я запрещаю себе думать, что он прикасался к ней своими погаными руками.
— Что он пытался сделать? — слово «пытался» в данном случае совсем не успокаивает. Мысленно
— Изнасиловать, — выдыхает, спотыкаясь на каждой букве. А меня накрывает, перед глазами бордово-кровавая пелена. Я хочу видеть, как он подыхает.
Не помню, как сбросил вызов. Не помню, что заходил в раздевалку и бросил команде, что возвращаюсь в Москву. В голове каждую секунду взрывается мысль, что Золотинка там одна. Я обязан быть рядом. Спрятать в своих объятиях, успокоить. Она не должна бояться жить, не должна бояться таких мразей, как Таракан. Не допущу, чтобы с ней еще раз случилось что-то плохое. Мне головой о стену хочется биться, потому что допустил такой поворот событий, не досмотрел, не уберег.
Желать женщину недостаточно, она должна быть счастлива рядом с тобой, находиться в безопасности, жить в достатке. Мы учимся на своих ошибках, эту ошибку усвою на всю жизнь. Эта ошибка, как острый кинжал – вскрыла мне внутри вены, захлебываюсь своей кровью, потому что какой-то урод посмел сделать ей больно, а я корчусь в агонии, дохну от чувства вины.
— Ты куда собрался? — следом за мной в номер врывается Демьян, рычит агрессивно.
— В Москву, — я в бешенстве, дико зол, но не на него. Не хочу драться с братом, но если он встанет на пути, я сорвусь.
— Ты чего творишь? Тим сейчас на ринге! — орет он. До меня доходит, что я бросил друга, но я не могу остаться. Тимур поймет.
— Таракан избил Злату, пытался ее изнасиловать, — сквозь зубы цежу. В горло будто песка насыпали, стоило это произнести, и меня сильнее накрыло. Все тело будто ледяными иголками утыкано, я его не чувствую, только боль ощущаю – ее боль.
Обхватывая пятерней затылок, Демьян ругается. Его лицо меняется на глазах. Я продолжаю кидать в сумку вещи и документы, Демьян, словно тигр, мечется по номеру.
— Закажи мне билет, ты остаешься здесь! — резко выдает брат.
— Ты охренел? — встаю в позу.
— Охренел? — кидается ко мне, хватает за грудки. — За решетку решил отправиться? — орет он. — Мы с отцом тебя не удержим, если ты так рвешься! Забыл, что Турчинов с пацанами в больнице? Грохнешь Таракана, они вновь подадут заявление, чтобы добавить к твоему сроку пару лет!
— Я еду в Москву, — отбиваю его руки.
— Если придется, я тебя в больницу отправлю, но в Москву ты не вернешься, пока не успокоишься! Я не хочу, чтобы мой брат сел!
— Этот уебок поднял руку на мою девочку! — я в шаге от того, чтобы ударить брата. — Думаешь, я его через неделю или месяц прощу?
— Я сам с ним разберусь, а ты прилетишь, когда успокоишься!
— У тебя через два часа бой! —
— Снимусь по травме, — не задумываясь, брат отказывается от своей мечты. Я бы тоже так поступил ради него, но сейчас жертва неуместна. — Ты останешься с Тимуром, прилетишь послезавтра. Я буду держать тебя в курсе. О твоей девочке позабочусь, — глядя мне в глаза, говорит, как произносят клятву. — Ей не нужно видеть тебя в таком состоянии, ты сейчас натворишь дел, Макар. Послушай меня, я тебя прошу.
— Демьян, не проси…
— Ты его покалечишь или убьешь, Макар. Отцу не понравится, что из-за девчонки ты слетаешь с катушек, он может быть жестоким, когда дело касается нас…
— Я ее не оставлю! — от ора вены на лице раздувает.
— Я не прошу тебя ее оставлять! — хватает ладонью за затылок, фиксирует наши взгляды. — Я разберусь с Тараканом, слово даю, но ты в это не лезешь. Захочешь отомстить через полгода или год, я слова не скажу, но не сейчас, Макар. Твоя голова должна быть холодной.
— Ты не понимаешь…
— Да, я не понимаю! Не понимаю, как можно так сходить с ума по девчонке, но если у моего брата едет крыша, моя обязанность тебя прикрыть! Доверься, брат, я не подведу! — старается до меня достучаться, сжимает крепкой рукой затылок с такой силой, что тот готов треснуть. — Позабочусь о твоей девочке, как никогда и ни о ком не заботился. Я не подведу тебя. Останься с Тимуром, хоть один из нас должен вернуться с золотом. Он рванет за нами и похерит свою карьеру.
— Ты ее тоже сейчас просираешь, Дема. Я уже вырос, меня не нужно защищать.
— Ты для меня всегда останешься младшим, — рука на затылке ослабевает, он резко притягивает к себе, хлопает со всей дури по спине два раза. Братские объятия, мля-я-я. — Я не подведу, Макар.
Я не успокоился, пламя злости внутри не ослабевает. Брат прав, я не пощажу, уничтожу гниду, но я не могу позволить себе оставить Златку. Она моя ответственность, которую я готов на себя возложить на всю оставшуюся жизнь. По ходу, я встрял в нее по самую макушку, никому не отдам свою Золотинку. Мне не нужны медали, золото, я нашел свою награду – девочку, которую люблю. Пора уже признать.
— Ладно… — просыпается голос разума. — Но послезавтра я буду в Москве.
Злата
Хотелось спрятаться от всего мира и никого не видеть. Я чувствовала себя грязной. И эта не та грязь, которую можно отмыть. Меня словно измарали изнутри, выгребли все чистое, доброе, светлое, оставив смрад.
Друзья Макара вовремя ворвались в кабинет, они скрутили Меленчука, несколько раз ударили того по корпусу, отчего он громко взвыл, разрывая мои до предела натянутые нервы. Меня стало трясти. Лицо горело, даже дотронуться было больно, но физическая боль не убивала. Убивали чувство беспомощности и дикий страх, которые до сих пор никуда не делись. Андрей помог подняться и сесть на стул. От него исходили волны ярости, когда он смотрел на меня.