«Будет жить!..». На семи фронтах
Шрифт:
«Все в порядке! — понял я. — Просадка в норме!»
Решил понаблюдать за прохождением через мост еще нескольких составов, чтобы окончательно убедиться в прочности моста. Опора стала трещать меньше. Выбравшись из-под моста, я поднялся на насыпь и доложил командиру бригады о результатах наблюдений. Тот остался доволен, поблагодарил за службу и произнес:
— Представьте мне списки отличившихся солдат, сержантов и старшин для награждения правительственными наградами.
— А офицеров? — спросил я.
— Офицеры несут ответственность, помимо всего прочего, и за сроки строительства, в которые они не уложились. За что же награждать? Впрочем, тех, кого вы считаете нужным, поощрите сами.
Понаблюдав за мостом еще пару дней и убедившись, что мост
Весна 1943 года на Кубани постепенно вступала в свои права. Подсыхали дороги, в нежную зелень одевались поля и леса. Щедрая кубанская земля ждала сеятеля, но вместо зерен пшеницы в дышащий теплом чернозем ложились мины и снаряды, и стонала земля, начиненная металлом. И все-таки жизнь брала свое. В освобожденных станицах люди по горсткам собирали семена, ремонтировали уцелевший сельхозинвентарь и выходили в поле. Нам нередко доводилось видеть, как люди — в основном женщины — сами впрягались в плуги. Где могли, воины помогали селянам техникой.
Но не вся Кубань еще была очищена от захватчиков.
Оказывая яростное сопротивление, противник постепенно отводил остатки разгромленных соединений и частей к низовьям Кубани и на Таманский полуостров.
В начале мая была освобождена станица Крымская. Продолжая наступление, советские войска почти вплотную подошли к Голубой линии — последней и самой сильной полосе обороны гитлеровских войск на Кубани.
Немало в этот период сделали наши инженерные войска, которые подготовили 970 различных плавучих средств, 65 мостов, 13 бродов. Они устраивали проходы в заграждениях противника, блиндажи, вели разминирование. Многие саперы входили в штурмовые подразделения. Немало пришлось поработать и нашей бригаде. В конце марта 5-я горная минно-инженерная бригада получила задание построить несколько оборонительных рубежей по линии станиц Славянская — Абинская. Это делалось с целью закрепления успехов весеннего наступления наших войск и, видимо, на случай ответных действий противника.
Правильность такого решения подтвердилась позднее, когда армии Северо-Кавказского фронта перешли к обороне. Наступление возобновилось лишь осенью 1943 г. Пока же наша бригада играла довольно скромную роль. Прибыв на место, мы сразу же приступили к рекогносцировке. В рекогносцировочную группу были включены вместе со мной капитаны Досталь и Лавриненко. Вслед за нами должен был отправиться инженерно-саперный батальон под командой майора В. В. Мосина.
Местность, где нам предстояло работать, представляла собой довольно ровное плато с небольшим уклоном к западу. Кое-где на нем росли деревья и кустарник, но они не закрывали ни обзора, ни обстрела. Участок пересекал небольшой ручеек, который можно было использовать в качестве переднего края обороны. Каких-либо характерных признаков, которые могли бы стать прививочными ориентирами, кроме неизвестно как уцелевшей тригонометрической вышки, не оказалось. Вот ее мы и решили использовать в качестве одного из реперов. До-сталь уже подходил к тригонометрической вышке, как вдруг раздался глухой взрыв, и на том месте, где только что находился капитан, возникло темное облачко. Молнией мелькнуло в сознании: мина! Не успел я что-либо сообразить, как грянул второй взрыв, на этот раз под ногами Лавриненко, и он, будто споткнувшись, упал.
Первым желанием было броситься напрямик по полю на помощь товарищам. Но усилием воли я заставил себя не бежать, а возвратиться к тому месту, где мы только что стояли втроем, и по их следам направиться к попавшим в беду товарищам. К нам уже спешили бойцы, услышавшие взрывы.
— Куда? Назад! — крикнул я им, но они меня, видимо, не слышали.
Тогда я вынул пистолет и дважды выстрелил в воздух. Солдаты остановились. Знаками я приказал им оставаться на месте. Они поняли меня. А я, придерживаясь хорошо еще сохранившихся в мокрой траве следов Досталя и Лавриненко, двинулся дальше. Первым я увидел Досталя. Он лежал ничком, слегка отвернув голову в сторону, как бы слушая
— Отойдите, — произнес позади меня требовательный женский голос, и чья-то рука отодвинула меня в сторону. Только теперь я начал осознавать происходящее. Оглянулся: позади почти весь штаб батальона, включая врача и замполита. Врач занялась ранеными.
— Как вы сюда попали? — устало спросил я Мосина.
— Прибежал солдат, доложил, что вы все подорвались.
— Надо немедленно уходить. Здесь кругом мины.
— Мои минеры уже расчищают проход к дороге, сказал Мосин.
Результаты рекогносцировки таковы: Досталь умер в госпитале, Лавриненко остался инвалидом.
Минеры Мосина сняли с этого участка несколько десятков мин различного типа. Особенно много их оказалось вокруг тригонометрической вышки. Да, недаром фашисты оставили ее напоказ: они понимали, рано или поздно к ней кто-то придет. После этих потерь наш отдел сократился вдвое: под началом у майора Комиссарова остались лишь мы с Прохоровым. Но работа не ждала прибытия новых специалистов. Закончив рекогносцировку и передав участок под строительство, мы занялись другими неотложными делами.
Предстояло как можно скорее подготовить трудный в природном отношении участок для большой наступательной операции и в то же время постоянно укреплять оборону на случай, контрударов со стороны противника. К решению задач командование фронтом привлекло большое количество инженерных соединений и частей. Строились укрепления, восстанавливались мосты и дороги, активно велось разминирование. Чаще всего наша бригада действовала в составе 9-й и 56-й армий.
В период подготовки наступательной операции по прорыву Голубой линии в мае 1943 года инженерные войска вели непрерывную инженерную разведку переднего края обороны противника. Саперы уходили в тыл врага для выявления систем заграждения в глубине его обороны: инженерные части 56-й и 37-й армий построили вновь и усилили более 50 мостов, проложили 17 колонных путей. Перед началом наступления саперы проделали проходы в минных полях, сняв 5 тысяч мин только в полосе 56-й армии. Каждому танковому полку была придана саперная рота. Что касается нашей бригады, то особенно много инженерных задач пришлось ей решать в районах станиц Славянской, Северской и Абинской. Строили оборонительные рубежи, восстанавливали дороги и мосты, сами минировали подходы к укрепленным пунктам и разминировали важные объекты и участки местности.
Учитывая, что бригада оказалась разбросанной в радиусе десятков километров, мы с Прохоровым почти все время проводили в дороге: из штаба — в батальон, из батальона — в штаб. И настолько привыкли к этой кочевой жизни под бомбежками и обстрелами, что даже наловчились спать в кузове прыгающего по ухабам грузовика или производить в это время какие-нибудь неотложные расчеты.
Как-то в начале мая вечером меня вызвал командир бригады полковник А. Ф. Визиров.
— Вы хутор Тополи знаете?
— Название слышал, а бывать не приходилось, — ответил я.
— Вот завтра и побываете. Вернее, побываем. Там должен находиться капитан Плошев, батальону которого предстоит в районе этого хутора строить оборону.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что мы должны на месте встретиться с представителем штаба 56-й армии, а мне придется на первых порах помочь капитану Н. П. Плошеву, человеку у нас новому и не успевшему еще полностью войти в курс дел.
Утром следующего дня мы с полковником Визировым выехали на его эмке в эти самые Тополи, находившиеся где-то между станицами Абинской и Крымской. Ехали и все время посматривали на небо: в нем почти беспрерывно кружились самолеты, и приходилось быть начеку, так как немцы особенно усердно гонялись за легковыми машинами. Но все шло пока хорошо, и мы даже начали подремывать.