Будьмо

Рогаль Анатолий Григорьевич

– О чем задумался, Петя?
– в который раз выпив с «Гетьманом» на брудершафт и уже придя в хмельное благодушие, поинтересовалась она, запуская теперь холеные пальцы в банку с маринованными грибочками.

– О тебе, голубушка, о тебе!

– А чего о мне думать?
– удивилась лесная нимфа окончательно возвернувшись к первобытному способу трапезничания, что резко десонировалось с ее изысканным и элегантным убранством, которое явно разрабатывал не отечественный кутюрье. (Невесомая ажурная кремовая пена даже прикрытые

места делала более обнаженными, чем евовый наряд.)

Но я так громко работал челюстями, добравшись теперь до мастерски приготовленной на гриле до золотисто-румяной корочки курицы, что снова прервал диалог двух любовников и привлек к себе их внимания.

Как говорится, свои недостатки женщина не видит даже в зеркале, а мой способ насыщения молодого организма калориями у дамы из высшего общества вызвал шоковое состояние близкое к оргазму.

– Вот так он и с тобой расправится. Не оставит и косточек, ­проследив за взглядом нашей дамы, подмигнув мне, хохотнул Петр Михайлович.

– О чем ты, Петя?
– еще пуще удивилась Марья - недогадливая.

– Все о том же: о третьем ивановом желании, золотая наша рыбка. Сказки Пушкина в детстве читать надо было, а не «Декамерон» Джованни Бокаччо.

– Чё?

– Да не чё! Пожелал, видишь ли, Иван тебя, моя голубушка, себе на закуску, - ни чего не выражающим голосом ответил Петр Михайлович, но взгляд его снова стал холодный и колюч и он настороженно и выжидающе посмотрел на свою пока еще даму.

– Да, желаю!
– нагло подтвердил я. (Меня уже слегка развезло и теперь мне и море было по колено.)

– А это вы видели?!
– и Марья - строптивая, ловко смастерив, показала нам вульгарный кукиш.

Взгляд Петра Михайловича враз потеплел и он, повеселев, широко ухмыльнулся.

– Тогда будем брать силой, - катастрофично быстро пьянея (я не маньяк, но я же пил коньяк и мой жеребчик начал игриво взбрыкиваться) решительно заявил я и вытерев руки о горсть бумажных салфеток, поднялся с корточек во весь рост. И слегка пошатываясь направился к вожделенному созданию. Во мне разыгралась похоть и я желал соития.

За моей спиной Петр Михайлович глазами указал Марье на труп и она понимающе ему слегка кивнула в ответ и игра в доганяйки не состоялась.

– Желторотый ты мой птенчик! Залил глаза и не видишь, что я тебе в мамки гожусь, - приветствовала мое приближение Марья.

– До чего же вы все молодые такие наглые, - удерживая своими холеными, но на удивление сильными ручками мои «клешни» порывавшиеся заключить ее в объятиях, попыталась еще раз пристыдить меня неприступная королева.

А в это время за моею спиною «сигнальщик - горнист» продолжая свою пантомиму, указал Марье рукой на зеленый кустарниковый оазис в метрах тридцати от нас. Но вдруг его прорвало и он обрел голос.

– Иван! А что у тебя с брюками?
– разразился он неожиданно хохотом, узрев

у меня сзади огромную рванную прореху, проделанную на выходе киллеровым выстрелом.

– Бандитская пуля, - я был не многословен, не желая прерывать противостояния, которое, а точнее глубокий вырез в марьином платье, поглотили все мое внимание.

Но наш «тамада» не унимался:

– Да ты посмотри, Марья, ты только посмотри ...

Возражать женщине, значит напрасно терять время и я быстренько крутнулся на одном месте перед своей любознательной повелительницей.

– Еще бы чуть выше и быть тебе, Ваня, евнухом, - сделала Марья свое «медзаключение» после столь беглого осмотра и вдруг отбросила мои руки (руки прочь от частной собственности пока не достигнуто хотя бы устное соглашение о временной аренде) в стороны и, сделав решительно - предостерегающий жест, вдруг предложила:

– Если такой сильный. То не стоит даме руки заламывать. А вот, если донесешь меня на руках вон до тех кустиков, может и разрешу поцеловать меня пару раз... в щечку. Если, конечно, у тебя еще не пропало желание целоваться со «старухой».

У меня еще ничего не пропало, и не упало, и я согласился.

За моей спиной, не ведающий этого Петр Михайлович ободряюще закивал Марье головой. (На белом фоне мерса его тень мне была видна как на ладони.)

Белокурая бестия была среднего роста: мне по подбородок, а вот весом изрядная, хотя и не толстуха.

Но такая пышнотелая, что, когда я подхватил ее на руки и мои блудливые пальцы почувствовали эту упругую податливость дремлющей трепетности женской плоти, а ноздри вздохнули дурманящий аромат спелых плодов райского сада, я понял, что стайер из меня хреновый и три десятка шагов для меня марафон.

Я это чувствовал всем своим телом, но мое ество почувствовала и Марья. Снежная королева таяла в моих объятиях, что я почувствовал по слегка увлажнившейся моей ладони. (Не той что придерживала драгоценную мою ношу за спину, а той, что была чуть пониже ... спины.)

Это, да и то, что Марья, не доверяя «трем точкам опоры», оплела своими лебедиными крыльями мою «гусиную» шею теперь покрепче, чем в начале пути, удесятерило мои силы. И до вожделенного тенистого покрова мы все же не только добрались, но даже в самую чащу забрались. (Чем дальше в лес, тем больше палок, ну в смысле дров.)

Короче, а короче было не куда, ибо первый «поцелуй» получился сумбурным и по обидному не долгий. Все таки эротически - порнографическое чтиво: молодежная периодика и те пару раз, что делала мне минет моя школьная подружка Светка, меня мало чему обучили. (Да! Самые качественное и даже пусть цветные фотографии не заменят всей прелести живого общения, хотя эрекцию могут, конечно и вызвать.)

Мы так спешили вначале, что совершая первый «поцелуй» оголились лишь на самый необходимый минимум.