Шрифт:
Олег Говда
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Олег Говда
БУДНИ ФЕОДАЛА
Цикл:
(*лат., — Пустынные земли)
Книга вторая
«Мы в такие шагали дали —
Что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь…»
А. Макаревич
Глава первая
Настоящая воробьиная ночь. Молнии с хрустом вспаривают ткань неба и с шипением вонзаются в сухую, жадно ловящую первые капли, землю. Громыхает большей частью за стенами, ближе к горизонту, но иной раз и над покрытым брусчаткой замковым двором раздается такое раскатистое «Бабах!», словно пушку рядом разорвало. Даже самые крепкие нервы не спасают, невольно пригибаешься. А то и приседаешь… Так и кажется, что на этот раз святой Георгий Победоносец не промахнется. Влепит прямо в макушку. К слову, что было бы совсем не удивительно. И не из-за чрезмерной греховности, а учитывая то количество железа и стали, которое я ношу на теле.
Зато те же гром, которого сейчас бояться больше молний, разогнал по укрытиям всю стражу. И никто не мешает мне стоять на коленях перед небольшим слуховым окном в подвал левого крыла каземата, распоряжением Рыцаря-инквизитора превращенного в Дом дознания. Наверное, из-за того, что он единственный во всем городе сложен из красного кирпича. И навевает ужас на пленников, да и обычных горожан, одним только видом. Так и кажется, что это один из тех несчастных, с которого палачи живьем содрали кожу и выставили на помосте для устрашения.
У меня фантазия не такая буйная, так что никаких отрицательных эмоций и, уж тем более, рвотных позывов, вид неоштукатуренной кладки не вызывает. Спокойно прислонился, для удобства и заглядываю внутрь…
А вот происходящее в пыточной не для слабонервных.
Время от времени протирая глаза, слезящиеся не столько от сочувствия, сколько от дыма факелов, который как раз сквозь это окно и вытягивает наружу, пытаюсь разглядеть и запомнить лица людей, находящихся в комнате. Мне обязательно надо увидеть каждого, чтобы узнать днем. А это не так просто. Потому что десяток мужчин, в отличие от единственной, совершенно обнаженной молодой женщины, одеты не только в кожаные фартуки, но и натянули на головы полумаски, оставляющие открытыми только нижнюю часть лица.
Вот на эти носы, рты, подбородки, усы, бороды я и смотрю. На руки тоже… Формы пальцев, шрамы, кольца… Каждая мелочь пригодится, когда придется принимать решение. А ошибиться нельзя — убью невиновного. Поэтому стараюсь ни на то другое не отвлекаться.
Например на мощные, покрытые густой рыжей порослью, лапы, крепко впившиеся короткими, толстыми пальцами в бедра женщины. Руки и ноги женщины привязаны к специальным козлам так, что она стоит на четвереньках, касаясь пола только кончиками пальцев и… распущенными волосами. Рыжий насилует жертву неторопливо, по-хозяйски. Часто останавливаясь и переговариваясь с остальными мужчинами. Он не садист, не маньяк… Он всего лишь выполняет
Женщина негромко стонет, но и только. Сопротивляться она уже не может.
На поданный знак одним из троих, которые находятся в подвале, не сняв сутану, палач опять останавливается. Инквизитор (этих я знаю в лицо всех, но для них мною уготована иная участь и чуть позже) подходит к допрашиваемой спереди, берет ее за волосы и приподнимает голову. Второй рукой выдергивает изо рта женщины кляп.
— Дитя мое… Готова ли ты отречься от Дьявола и вернуться в лоно Матери нашей Церкви?
— Будь ты проклят… — жертва отвечала сиплым шепотом. Видимо, сорвала голос криком. — Будьте вы все прок…
Кляп встал на место, оборвав ее на полуслове. Голова бессильно свесилась вниз.
— Продолжай, брат Себастьян. И можно жестче. Остальные братья уже отдохнули. Так заполните же этот сосуд греха доверху. «Similia similibus curantur!*» (*лат., — Подобное лечится подобным) Эти богохульники вознесли телесные удовольствия над духовным покаянием. Пусть же насладится досыта… Или — до смерти. Верно глаголю, братья?
Он посмотрел на двух других монахов. Те синхронно кивнули и перекрестились.
— Стало быть, решено. Мастер Теодор, нам с отцами пора к вечерней молитве, а ты остаешься за старшего. Если заблудшая овца запросит пощады и покается — умыть, накормить и больше не трогать. После утреннего молебна, оценим искренность раскаяния и решим дальнейшую судьбу. Станет упорствовать в грехе, не утомляй дознавателей. У них и без этой еретички завтра дел хватит. Солдат позови. Каждый воин, кто плащ с крестом одел — служитель божий и должен не только мечом святую веру защищать.
— Как прикажете, ваше преподобие, — поклонился один из тех, что в полумаске, отступая в сторону, поскольку выход из подземелья был у него за спиной. — Ad maiorem Dei gloriam.* (*лат., — Все во имя Господа)
Подождал пока священнослужители покинут пыточную комнату, а потом громко рассмеялся.
— Вот уж беда с этими стариками… Игнатий, у тебя, кажется, дядя десятником в роте «серых стрел»?
— Да. Старший десятник, — отозвался из дальнего угла, один из палачей помоложе. Помощник, видимо.
— Беги к нему. Скажи, у кого завалялась пара монет и есть желание поразвлечься с молоденькой ведьмой, пусть сюда идут.
— Как же так, мастер Теодор? — рыжеволосый верзила уступил место другому палачу. Такому же мощному и огромному, но совершенно лысому. И настолько темнокожему, что рядом с ним их жертва казалась вырезанной из снежно-розового мрамора. — Вы хотите нарушить приказ Его преподобия?
— Христос с тобой, Себастьян… — отмахнулся от рыжего старший палач. — К чему эта хула? Разве ты не слышал, что было велено поберечь силы братьев и призвать на помощь солдат? Ну, а если они при этом сделают небольшое пожертвование, кому хуже станет? Сам же давеча жаловался, что часть инструментов стоило бы обновить, а приор денег на кузнеца не дает.
— Но еще Его преподобие сказал: «Если заблудшая овца раскается — умыть, накормить и не…»
— И это не расходится с правдой. Но, я вроде, не глухой, а ни одного слова раскаяния или хотя бы мольбы о пощаде пока не слышал… — Теодор указал на жертву, усердно насилуемую темнокожим гигантом. — Когда за дело берется Отар, визжат даже немые. Видишь, как головой мотает? Сопит, мычит, а ни словечка не пискнет.