Будни и праздники
Шрифт:
Много было обговорено на айване за пиалой чая. А теперь пошли разговоры о девятнадцатой бригаде. Первые дни после ее создания старики решили, что ничего у Назара не получится, если даже опытный и знающий механизатор, всеми уважаемый Шалдаев, не смог организовать такую бригаду.
— Не доросли наши люди до безнарядки, — сказал Якуб-бобо. Кутаясь в халат, он отхлебывал из пиалушки чай, неторопливо поднимал густые седые брови, устремив взор за голый и белесый, как человеческое тело, ствол чинары, отогревающейся на солнце, за крыши домов целинной улицы,
— Это почему же? — с веселым лукавством поглядывал на него «куриный генерал» Шакир-бобо и теребил хвостик своей узкой и длинной бородки.
— Потому что при безнарядке надо сознательно работать, как мы, бывало, в молодости. Помнишь?
— Нашел о чем вспомнить, — проворчал Усман-бобо. — Ты еще прошлый век вспомни.
— А ты вспомни, вспомни… Как работали, когда землю получили? Чуть светает, а мы уже в поле. Потому что зарплату нам не давали, с урожая кормились. Вот и растили тот урожай, каждый росток нянчили.
— Безграмотные были и без нарядов обходились, — не унимался Шакир-бобо. — А они ученые — и не доросли? Как же так?
— Избаловались. Привыкли, чтоб криком их подгоняли, — ответил Якуб-бобо и обвел стариков, сидевших на курпаче, грустным взглядом. Кивнул Кабиру-бобо, привалившемуся к бортику айвана. — Ты бригадиром сколько лет был?
— Сорок четыре… — отозвался Кабир-бобо, шевельнув седенькими усами. — Утром сядешь на коня и ездишь по улице, в окна стучишь, чтоб на работу шли.
Якуб-бобо покачал головой: мол, так-то вот! В прежние годы он был председателем колхоза, а после преобразования его в совхоз долго возглавлял отделение; пользовался у односельчан большим уважением и авторитетом, говорил не много, только по главным вопросам, но так убедительно, что сказанное им становилось мнением большинства села.
— Мы с вами, — сказал Якуб-бобо, — единоличниками были.
— Как же? Все время в колхозе работали, — встрепенулся «куриный генерал» и с мольбой посмотрел на друзей, призывая их возмутиться и поправить друга. — Ты же сам правил нами! Забыл, что ли? Совсем память отбило.
— Мы были единоличниками, — гнул свое Якуб-бобо. — Росли, как единоличники. А единоличник такое свойство имеет: сам все делает, самоуправляется. Работает плохо — разорится. Так что, милый друг, не управлял я вами, вы сами все делали, что надо и как надо. Са-ми!
— Это правильно, — согласились Кабир-бобо и Карим-бобо, и только «куриный генерал» Шакир-бобо молчал, дожидаясь окончания речи Якуба-бобо, чтобы высказать свое мнение.
— А сейчас не разорится никто, — говорил Якуб-бобо, — как бы плохо ни работал. Оклад все равно дадут. Вот и получается, что не доросли до безнарядки. Не получится из этого ничего.
С такими доводами согласился и «куриный генерал», но все же высказался:
— А может, безнарядка эта и научит работать? Внучки мои раньше восьми часов не поднимались,
— О чем рассказывают? — поинтересовался Кабир-бобо, и все зашевелились, готовясь услышать новости от «куриного генерала», вызнанные от внучек-двойняшек Шарафат и Ойдин.
Скандал разразился неожиданно на районном совещании по заготовке и вывозке на поля удобрений.
Сидя в последних рядах райкомовского конференц-зала среди приглашенных бригадиров, вытягивая шею, чтобы получше разглядеть докладчика, Назар обрадовался, когда в числе передовых хозяйств назвали их совхоз, и смутился, услышав свою фамилию. Сидевшие с ним рядом совхозные бригадиры дружески улыбались ему: держись, мол! Назар отмахнулся, но было приятно.
Докладчик отвлекся, стал рассказывать вдруг про их бригаду, о том, как они, не дожидаясь создания совхозного «отряда плодородия», сами завезли на свои поля органики столько, сколько остальные бригады вместе взятые.
— Это как же понимать? Одна бригада завезла больше восемнадцати других? — спросил у докладчика председательствующий, первый секретарь райкома партии Рузметов. Он приподнялся, чтобы лучше слышать ответ, и, повернув голову, смотрел на директора совхоза Турсунова, сидевшего во втором ряду президиума.
— Почти, Саид Рузметович. Почти, как весь совхоз.
— А что же делали остальные бригады?
— План они выполнили, — ответил докладчик, заглянув в бумаги.
— Какой же это план, если одна бригада перевыполняет его в восемнадцать раз?
— Да, вот какой контраст, товарищи, — с сожалением сказал докладчик, оглянулся на смутившегося Турсунова и предложил: — Позже мы попросим поделиться своими соображениями директора совхоза «Прогресс».
Остальную часть доклада Назар не слышал. Он понял только, что невольно стал причиной неприятностей своего директора, и хотя вины за собой не чувствовал, все ж поник и сидел скованно, сразу ощутив вокруг себя враждебную пустоту. Никто из бригадиров не поддержал его, как это было только что, и он недоумевал: почему?
Конечно, на селе все понимают необходимость внесения органики на поля, но каждый год проводятся такие вот совещания в районе, затем — в совхозе, в отделениях, в бригадах, где руководители и специалисты ратуют за вывоз на поля навоза, а рабочие каждый год с постоянным упорством отлынивают от этой работы. Перед тем как заговорили в девятнадцатой бригаде о вывозке на поля органики, Назар много раздумывал, кого заставить заниматься этой работой. Выручил Шалдаев. На агроучебе, когда разбирали эффект от удобрений, он вдруг хлопнул рукой по раскрытой книге и провозгласил: «Вот резерв для нас! Дармовой! Считай так: весной привез в поле тележку навоза, а осенью увез с поля дополнительный хлопок. Ну-ка, давайте думать, как нам это дело хорошенько наладить».