Будни и праздники
Шрифт:
— Известно, вы ни на кого не обижаетесь, — сурово заметила Вера Андреевна. — Тем паче — на собственное дите… Можно без обиды, Вера Михайловна? Потому что — на душе накипело!
— Слушаю вас, — погасшим голосом согласилась Вера Михайловна.
— Так вот. Начну чуть издаля… Какого вы мнения, к примеру, о человеке, который получил награду не по заслугам, а все одно считает — что он молодец? Наверно, не ахти высокого.
— Конечно, — с некоторым удивлением посмотрела на нее Вера Михайловна.
— А самое главное, что тот человек
— Вера Андреевна, миленькая, хватит об этом… Умоляю вас! — с усилием проговорила Вера Михайловна.
Глубокая жалость засветилась в глазах ее собеседницы.
— Ин, ладно. Чего об этом говорить, на самом деле…
Но сейчас же снова вскипела гневом:
— А что Серафима со своим Денисом? Я ведь все знаю! Только разрешите — сразу укорот безобразникам сделаю!
Вера Михайловна отрицательно покачала головой.
Вера Андреевна долго смотрела вслед сухонькой фигурке, неуверенными шагами удалявшейся от нее. Потом махнула рукой и, грузно переступая, направилась в противоположную сторону.
Добравшись до сквера, Вера Михайловна опустилась на скамью, которая стояла у обочины аллеи, присыпанной красным песком. Перед нею тянулся газон с крупными декоративными цветами, названия которых она сейчас не могла вспомнить.
Здесь, в сквере, осень ощущалась особенно зримо. Сухо шелестя, с деревьев срывались листья: аллеи и дорожки были усыпаны ими — желтыми, оранжевыми и красными всевозможных оттенков, словно разбросанными в неожиданных сочетаниях рукой умного веселого художника. Трава была еще зеленой, и потому павшие на нее листья создавали странный контраст свежести и увядания…
…Разговор с соседкой безжалостно ударил по самому больному. Вера Михайловна беспокойно огляделась по сторонам, пытаясь отвлечься от мучительных навязчивых мыслей.
В этот час сквер был почти пустынным — лишь случайные прохожие пересекали его, да на противоположной стороне аллеи две женщины — видимо, мать с дочерью — молча следили за малышом, который копошился возле них.
Кажется, еще вчера она гуляла здесь с Сашенькой — тогда серьезным, забавно шепелявящим карапузом. У нее сразу потеплело на душе при воспоминании, что в последнее время он стал внимательным к ней, совсем перестал грубить. Часто и подолгу они беседовали в полутемной передней, сидя рядышком. Несколько раз он водил ее в кино, бережно поддерживая под руку. За последний год он вытянулся и превратился в высокого юношу, лицом очень похожего на мать.
Учился Саша прекрасно. Вера Михайловна упивалась его успехами — особенно в литературе и французском языке, на котором он уже довольно прилично
Более полумесяца от него — ни одной весточки, за исключением телеграммы о благополучном прибытии!
1
«Не прощай, а до свидания!» (фр.)
«Бедненький… Можно представить, какое напряженное сейчас у него время», — подумала Вера Михайловна… и вскрикнула, приваливаясь спиной к скамье. Острая боль вошла в сердце, начала сдавливать его крепче и крепче…
Когда тиски боли стали медленно разжиматься и взгляд Веры Михайловны, бессмысленный от перенесенного страдания, вновь встретился с солнечным днем, который вспыхнул теплом и светом, она увидела лицо склонившегося к ней молодого военного.
— Что с вами, бабушка? — стараясь приглушить звучный голос, спросил он.
Вера Михайловна не ответила, всматриваясь в его лицо, но не понимая — что ему нужно.
— Бабушка, вам нехорошо? Помочь вам? — повторил военный.
Наконец Вера Михайловна сообразила, о чем ее спрашивают. Боль прошла, оставив страшную слабость. Она покачала головой: нет.
Военный в нерешительности помедлил, потом развернулся и пошел прочь. На повороте он оглянулся и встретил устремленный вслед благодарный взгляд выцветших старческих глаз…
…Сорвавшийся с дерева лист упал Вере Михайловне на колени. Она тихо погладила его, стараясь выправить засохшие краешки, а взгляд ее словно спрашивал о чем-то.
Через неделю Вера Михайловна умерла. Ее тело, столь же неприметное, как при жизни, лежало в передней, в которой она провела остаток лет. Около нее сидели две старушки — кажется, старые ее подруги. Они плакали, шепотом переговариваясь между собой. Несколько раз заходила Серафима Евгеньевна — на минуту-другую присаживалась рядом.
Кто-то из соседей намекнул Денису Петровичу: не приличней ли, дескать, поместить покойницу в комнату? На что тот с приличествующей грустью пояснил:
— Там полы покрашены. Действительно, не вовремя ремонт затеяли. Но кто знал… Теперь уж ничего не попишешь.
…Почтальону, позвонившему у дверей, открыл хозяин. Получив телеграмму, негромко воззвал:
— Симочка!
Возникшей Серафиме Евгеньевне многозначительно сообщил:
— Из Москвы…
А прочитав вслух: «Выслала пятьдесят приехать не могу целую Надя», злорадно воскликнул:
— Какова? Ну и доченька!..
В комнату вошло несколько женщин и, не завершив тираду, Денис Петрович вышел.