Будни прокурора
Шрифт:
— Попытаемся вам помочь, — сказал он. — Напишем протест на решение исполкома. Зайдите примерно через неделю, я сообщу вам, когда будет заседание, и хорошо, если бы вы присутствовали.
— Спасибо, товарищ прокурор, — сказал, поднимаясь, Лазарев.
— Пока еще не за что, — ответил Лавров. — Ждите вызова на заседание исполкома. А свой адрес оставьте секретарю.
VI
Во втором часу пополудни раздался телефонный звонок:
— Юрий Никифорович? Готовы? Я сейчас за вами заеду, — торопливо говорил Давыдов. — Минуты через три
Новый дом под лучами южного мартовского солнца казался розовым. Только что протертые стекла больших окон сверкали и переливались. Так же чисто и празднично было внутри, в квартирах: светлые стены, белые с легкой голубизной потолки, еще некрашенный и ненатертый, бледно-желтый паркет… Даже страшно было ступать по нему подошвами, к которым прилипли строительный мусор, сырой песок, глина…
После осмотра квартир — однокомнатной, двухкомнатной и трехкомнатной — Давыдов сказал, обращаясь к Юрию Никифоровичу:
— А как вы относитесь к числу тринадцать, товарищ прокурор?
— Прекрасно! — воскликнул Лавров, сразу поняв, на что намекает секретарь горкома, и громко рассмеялся.
— Тогда — все в порядке, — с шутливой серьезностью проговорил Давыдов и стал спускаться по лестнице.
На третьем этаже он остановился у двери с табличкой «13», постучал.
Молодой маляр в треуголке из газеты открыл дверь и посторонился. Парень был весь как бы в горошину: его лицо и руки, и спецовка — все было забрызгано белилами.
В первой комнате сидели на перевернутых вверх дном ведрах еще два точно таких же закапанных белилами паренька, а пожилой маляр катал по свежевыкрашенной стене свернутую жгутом мокрую тряпку, и непонятно было, как это, обыкновенная скрученная тряпка оставляет за собою такой приятный оттиск, словно иней на окне.
Поздоровавшись с вошедшими, старик продолжал свое дело, но, заметив, что молодые маляры отвлеклись, снова оглянулся и сурово проговорил:
— Чего рты пораззевали? Вторую стену сами будете накатывать, значит смотреть надо, а не ворон считать.
— Мешаем мы, Юрий Никифорович… Посмотрим вторую комнату и поедем. У меня, кстати, есть к вам серьезный разговор.
Квартира очень понравилась Лаврову, но ведь Давыдов так и не сказал, действительно ли есть решение предоставить ее новому городскому прокурору. «Спросить прямо? Да нет, неудобно… К тому же, зачем бы Давыдову намекать и заводить этот разговор о числе тринадцать? Конечно, это неспроста. Но, с другой стороны, имеет ли он, Лавров, право уже сегодня написать жене о том, что был в новой квартире, видел ее. А вдруг потом сорвется? Мало ли какие неожиданности случаются, особенно в этих, квартирных, делах… Лучше все же спросить, — решил Юрий Никифорович. — Ведь Вере надо дать время собраться, забрать из школы Сашку, ликвидировать ненужные вещи… На все это нужно время. Да и она в каждом письме спрашивает: когда? когда? Спрошу!» — окончательно сказал самому себе Лавров. Но, как и в день их первого знакомства, Давыдов словно почувствовал нерешительность Юрия Никифоровича.
— Итак, в первых числах апреля — новоселье? — спросил он все в том же шутливом тоне и добавил: — Надеюсь, пригласите? Из всех торжеств больше всего люблю новоселье, честное слово!
— Очень рад буду, Семен Сергеевич, — чего-то смутившись, сказал Лавров. — Искренне буду рад…
Машина приближалась к прокуратуре, и Юрий Никифорович, совершенно
— Может, зайдете ко мне? — напомнил ему секретарь. — Есть одно старое дело. Хотелось бы посоветоваться с вами…
— Конечно, — спохватился Лавров и пояснил, словно извиняясь за свою забывчивость. — Это меня квартира номер тринадцать с толку сбила. Все из головы вылетело…
Глава вторая
I
Широкими шагами расхаживая по кабинету, секретарь горкома говорил:
— Для вас, Юрий Никифорович, все это, конечно, история, но для меня… Для людей моего поколения все, о чем я рассказал вам, — никогда не угасающие воспоминания о молодости. О нашей молодости и о молодости нашей с вами страны… Конечно, дело давнее, и вам, возможно, ничего не удастся добиться: много времени ушло, заметены следы, а может, и людей этих теперь уж не найдешь — все может быть. И тем не менее — это моя к вам просьба. Попытайтесь. Судя по всему, прекрасный человек был этот Дронов, и его необъяснимое убийство настораживает: не кроется ли здесь месть классового врага. Бывает же так, чего одни не добились, того добьются другие, — верно? Так давайте хоть попытаемся…
Больше часа рассказывал Давыдов Лаврову об убийстве, которое так и осталось нераскрытым, и, слушая секретаря, Юрий Никифорович все больше и больше загорался желанием заняться этим делом, еще не читанным, во многом неясным, но таким, мимо которого, как почувствовал Лавров, он уже не сможет пройти.
— Что же, Семен Сергеевич, попробуем, — сказал он, глядя в глаза остановившегося перед ним в ожидании Давыдова. — Попробуем, — повторил он. — Я, правду говоря, соскучился по следственной работе, очень любил ее в свое время…
На этом они расстались.
II
Отстояв вахту на элеваторе, Николай Иванович Дронов возвратился домой. В доме царило праздничное веселье. Собрались знакомые, друзья. Молодежь танцевала, гости постарше собрались на веранде, где был накрыт стол. Все ожидали хозяина и встретили его довольно шумно, весело, кое-кто уже успел приложиться к рюмочке.
Накануне 1 мая, на праздничном торжественном собрании, директор элеватора Майков объявил Дронову благодарность за бдительную охрану государственного зерна и вручил денежную премию. Вот и решили Дроновы пригласить к себе гостей.
Веселье продолжалось часов до двенадцати. Когда же гости разошлись, помогая жене убрать со стола, Николай Иванович еще долго шутил, пел песни, а потом лег и быстро заснул.
Вскоре во дворе громко залаяла собака, послышался скрип калитки. Взглянув на спящего мужа, Анна Петровна накинула платок и сама вышла во двор.
— Дронов дома? — послышался незнакомый мужской голос.
— А кто это?
— Его на элеватор срочно вызывают, — вместо ответа сказал незнакомец, темный силуэт которого едва можно было различить у калитки.