Будни разрульщицы
Шрифт:
«Какого рожна?» – бесновалась я, взбираясь на крутой холм.
Тощий дёрн с проплешинами мха, облепляющий каменистые склоны, скользил под подошвами моих кожаных сапожек, и я, чертыхаясь, в который раз подхватывала тяжёлый парчовый подол, мешающий карабкаться вверх.
«Да, чтоб тебя! Куда забился-то!»
Наконец, я взобралась на гребень и глянула в пропасть – там, на дне расщелины, во всём многообразии оттенков (от изумрудно-зелёного до тускло-болотного) кондовой чешуйчатой шкуры, в мощи звериных мускулов и зловонных испарениях затхлых складок развалился древний дракон.
–
Дракон приоткрыл жёлтый змееподобный глаз.
– Вставай, лежебока! – гаркнула я, от чего с вершины нависшего утёса сорвались камни и дробно застучали по дубовой шкуре.
Лорд нехотя приподнял голову и, размяв шею, повернулся ко мне. В его зверином прищуре читалась хищная злоба.
– А, это ты, Лукреция! – растянулось в клыкастой улыбке чудище, обволакивая зловонием.
– Фу! Лорд! Ты хоть бы изредка рот полоскал! – я попыталась отмахнуться от смрадных испарений.
Дракон опустил морду, не отводя рептильных глаз от моего сердитого лица, и эта поза придала ему виноватый вид, хотя мне было очевидно, что никакой вины за собой он не чувствует.
– Лорд! – снова грозно позвала я, в который раз удивляясь в уме, какое выразительное имечко дали этому дракону люди несколько веков назад – что же ждать от чудища, если вы сами нарекаете его господином? Впрочем, это не моё дело!
– Ты почему, змей хитромордый, почти всех красавиц сожрал? – сердито напустилась я на змея. – Кто ж тебе следующих нарожает, если в селениях одни уродины остались? Ты же весь генофонд испортил, гурман чёртов!
– Ну, Лукреция, – заблеял дракон, нервно царапая метровыми когтями землю, – я же не специально – в красавицах и жирку побольше, и мясо мягкое, ненатруженное. Я же зверь – существо подневольное, так сказать, зависимое от натуры своей хищнической…
– Тебе что, заняться больше нечем? – не купилась я на точку зрения вершины пищевой цепи. – Ты же древний – помнишь пол-истории всех окрестных земель. Найми писца (или запугай его), надиктуй пару-тройку манускриптов…
Дракон задумчиво почесал лапой шею, и несколько чешуек размером с хорошее блюдо полетело на дно расщелины. Я с завистью проводила их взглядом: драконья чешуя – исключительный материал. И если бы правила позволяли, я бы забрала эти ненужные дракону пластины с собой. Конечно, я бы не стала ползать по оврагам – дракон сам с радостью наскрёб бы с дюжину чешуек, заикнись я о своём желании, но увы – законы перехода нарушать нельзя.
– Я б в шахматы сыграл… – неожиданно вздохнул Лорд. – Но здешний люд – такие филистеры: глупы до скуки и трусливы до оскомины! Тебе ли, Владетельница, не знать!
– О, как! – я всплеснула руками так яростно, что завязки, крепившие рукава на плечах, чуть не лопнули от резкого движения. – А кто их, этих обывателей, сделал такими? Три сотни лет они живут в тени твоей блажи. И ведь слова не скажи – сожрёшь!
– Сожру, – виновато согласился дракон.
– О каком развитии, о каком прогрессе может идти речь, когда в любую минуту можешь явиться ты и выжечь полселения просто так, по прихоти? – распекала я змея.
– Могу! – грустно подтвердил Лорд.
– Вот напущу на тебя героя – будешь знать! –
– Напускай. Чего уж… – развёл передними лапищами дракон, привстав на задних, отчего стал похож на дрессированную болонку – такую страшную, чешуйчатую и зловонную болонку.
– Устал, что ли? – опешила я.
– А ты поживи столько веков… – начал Лорд и запнулся – никто не знал возраста Властительницы.
Я задумалась (нет, не о собственных годах – они далеки от мифических), я думала о другом – неужели ничего не изменить? Впрочем, это не моя обязанность.
– Знаешь что, Лорд, не фиглярствуй! – сурово оборвала я дракона. – Хотел бы смерти – ухнул бы с неба на утёсы, а не лопал бы мягкотелых красавиц по субботам. Я сажаю тебя на диету – на год! Полетаешь, растрясёшь жиры, повыискиваешь кабанов, лосей там всяких, на крайний случай зайцев полузгаешь.
Дракон открыл было пасть – возможно, хотел оспорить моё решение, а может, поторговаться или даже попытаться напугать меня, однако, поразмыслив, а, более вероятно, инстинктивно подчинившись силе, не стал противиться распоряжению Властительницы и, бесплотно лязгнув зубами, покорно кивнул огромной головой.
В изножье большого холма, с которого я, проклиная всех и вся, сползала чуть ли не на заду, стояла толпа мужчин из ближайших селений. Здесь были и седые умудрённые старосты, и здоровые, широкоплечие мужи, и дерзкие налитые юноши, но все они с робким почтением взирали на мои альпинистские потуги и ждали. Пока я спускалась, сотни мыслей и упрёков вертелись у меня на языке: «Люди! Что же вы творите? Вы что, не можете объединиться? Дать отпор? Дракон стар и ленив! А вы безропотно отдаёте ему своих детей, не выставляя никаких условий, не пытаясь бороться, не мучаясь от подобного выбора. Да вы сами живёте с собственными драконами в сердцах! Так чего же вы ждёте от меня? Откровения? Чуда? Трусы и лицемеры…»
Но когда последний спуск был преодолён, я встала перед жаждущей толпой, встряхнула изгвазданную парчу с изяществом королевы, обвела присутствующих величественным взглядом и сказала коротко и невозмутимо:
– Дракону запрещено есть людей. Целый год.
Я помолчала, ожидая вопроса «А что дальше?», но его не последовало. Я вздохнула и продолжила:
– За это время вы должны принять решение, как станете жить дальше.
И я чуть было не продолжила: «Готовы ли вы сбросить иго дракона или будете продолжать терпеть его бесчинства?» – но подобные слова выходили за сферу обязанностей Властительницы и могли бы аукнуться мне лишением полномочий.
Обыватели поклонились так синхронно, будто полгода тренировались. Самый важный из старейшин почтительно заглянул мне в глаза и произнёс:
– Благодарим Вас, леди Лукреция, за помощь Вашу безмерную! Уж и не знаем, чем отплатить Вам за доброту и мудрость.
Слова об оплате были лишь оборотом речи – селяне знали, что Властительница не берёт подношений, ибо служение её бескорыстно. Это пошло испокон веков, и не им было осуждать правила, как и не мне проверять их неприкосновенность. Кроме того, дары селян были слишком скудны и невыразительны, чтобы из-за них рисковать должностью.