Будни Севастопольского подполья

Азбукин Борис Павлович

— Спрашиваешь!

— Безотказные вы ребята! — Александр потрепал Костю по плечу.

По дороге на Корабельную Костя думал о старшине, о последней неделе — неделе необычайных удач.

Появление «техники» — радиоприемника и пишущей машинки — сделало жизнь подполья очень напряженной. Костя чувствовал это на себе. Времени не хватало. Вот уже четыре дня он с Жорой Гузовым в полночь дежурил на Сапунской у Никонова в погребке, ловил Москву, записывал фронтовые сводки, приказы Верховного командования, слушал затаив дыхание гром московских

победных салютов, затем бежал на Лабораторную, где сводки с фронта Лида перепечатывала на машинке, брал свежие листовки и мчался с ребятами расклеивать их по городу. Вздремнув часок, он спешил на пристань ворочать грузы, потом снова слушал голос Москвы, записывал передачи и опять с листовками отправлялся в ночной рейд по городу. Что из того, что недоешь, недоспишь?! Зато какую радость давали людям эти листовки, какое удовлетворение испытывали все подпольщики!

Не забыть ту ночь, когда он и Саня долго блуждали по дорогам и тропкам, чтобы замести следы, и наконец заявились с пишущей машинкой и радиоприемником на Лабораторную. Как Саша сжимал их в объятиях, как радовался! На следующий день приемник перенесли к рабочему Никонову, на Сапунскую. Синей лазурью засияли глаза Саши при первых звуках позывных Москвы. А когда диктор умолк, он сказал:

— Понимаете, хлопцы, что вы сделали?! Ведь теперь мы в тысячу раз сильней! Эх, нам бы еще типографию! Наша газета была бы для фрицев страшнее бомбы.

— Мечтаешь, — скептически улыбнулся Никонов. — А где шрифты возьмем?

— А мы с Костей достанем! — выпалил Саня.

…Поиски Петьки были напрасными. Никаких следов.

Тельняшка липла к телу. Сухой восточный ветер обжигал лицо. Хотелось освежиться. Возвращаясь с корабельной, Костя спустился к бухте и тут, увидев знакомого столяра Федьку, подсел к нему.

В ведерке шумно плескались бычки и ставридки. «Десятка два», — прикинул Костя и спросил:

— Это ты за обед наловил столько?

Федька не ответил, рывком подсек и, перебирая руками леску, выбросил на мостки большого бычка.

— Гляди, какой мордастый, — похвалился он и швырнул бычка в ведерко.

Внимание Кости привлекло грузило — большой свинцовый кубик с просверленной для лесы дырочкой.

Пока Федька нанизывал на крючок наживу, Костя внимательно разглядывал грузило. Тяжелое. А это что? Внизу под пальцем на гладкой грани выступ. Костя повернул кубик. На плоскости квадрата стоил вопросительный знак. «Это же типографская буква! Заголовочный шрифт!» — чуть не воскликнул он, но вовремя спохватился.

— Ты что, как бычок, рот разинул? — ухмыльнулся Федька. — Грузила не видал, что ли?

— Грузило что надо, — как можно спокойней и равнодушней ответил Костя. — Мне бы таких…

— А сколько тебе надо? — деловито спросил Федька, забрасывая лесу.

«Значит, шрифт у Федьки есть», — понял Костя. И намеренно небрежно бросил:

— Сколько надо — у тебя не найдется. Такое явное пренебрежение задело Федьку.

— А ты почем знаешь? Может, и найдется! — воскликнул

он. — Ты скажи, сколько надо?

— Много. Килограммов сто, — бухнул Костя.

Он ждал, что Федька спросит, зачем ему столько, но тот, придерживаясь неписаной этики, не проявил неуместного любопытства, а только спросил:

— Мелочь тебе сгодится?

У Кости от радости перехватило дыхание. «Значит, у Федьки всякий шрифт есть!» — подумал он и опять небрежным тоном ответил:

— Я всякий металл возьму. Мелочь, она даже лучше: можно переплавить и любого веса грузила отлить. — И доверительным тоном добавил: — Мне рыбакам на сети нужно, не себе. Один все пристает: достань да достань…

Федька молчал, что-то подсчитывая и соображая.

— Сто не сто, а с мелочью килограммов пятьдесят наскребется, — наконец объявил он.

— А что ты за это хочешь?

— Сойдемся, свои люди, — успокоил Федька. — Ну, дашь кило три муки, банки три консервов, пол-литра. По рукам, что ли?

Мука, вино, консервы — роскошь, доступная лишь фашистским офицерам и солдатам. Но Костя, не задумываясь, согласился:

— По рукам! Когда к тебе зайти-то?

— Я днем работаю. А в пять наступает комендантский час.

— Тогда жди в воскресенье, в восемь утра.

Чтобы охладить свой восторг от такой невиданной удачи, Костя сбросил с себя одежду, отбежал на другой край помоста и прыгнул в воду. Но, сделав несколько саженок, взобрался на помост, оделся и поспешил на Лабораторную к Ревякину.

III

Весь шрифт — заголовочный и текстовой — двумя кучками лежал на плащ-палатке, расстеленной на столе, отливая холодным свинцовым блеском. Александр, Жора и худой, остролицый Кузьма жадно смотрели на лежавшее перед ними богатство.

О полиграфии у всех троих было весьма смутное представление. Правда, Александру и Жоре случалось бывать в типографиях, видеть наборщиков, стоящих у касс, суетящихся у реалов метранпажей, наблюдать за работой печатных машин. Этим и ограничивались все их познания. Кузьме в типографии не доводилось бывать. И вот теперь им предстояло разобрать шрифт, набирать текст, верстать, печатать. А у них никакого опыта, ничего, кроме страстного желания выпускать газету.

Лицо Жоры горит. Ему, как редактору, поручено наладить хозяйство типографии, он в ответе за выпуск листовок и газеты. И к делу надо приступать немедленно. А как?

В комнату вошел Костя. Оставив Толика на посту у ворот, он прибежал, чтобы присутствовать при таинстве рождения подпольной газеты.

— Ну, хватит стоять. Надо браться за дело, — решительно заявил Жора, вступая в права редактора. — Становись, Костя, со мной. Будем выбирать крупные буквы и составлять название «Голос Москвы».

Вспыхнув от радости, Костя начал выбирать литеры.

— А вы с Кузьмой займитесь мелочью, — предложил Жора Александру и Кузьме, — отберите пробельный материал из шрифта.