Будни Севастопольского подполья
Шрифт:
Когда Петька наконец умолк, Ревякин положил руку ему на плечо и сказал:
— Это тебе урок. И нам всем. Осторожность прежде всего. — Он вспомнил рассказ подпольщицы, работавшей в полиции, и добавил: — А при допросах ты держался молодцом! Никого не выдал!
— А кто говорил? — Петька покраснел от похвалы.
— Это тебе знать не следует. А за побег хвалю. Не раскис, не растерялся. В нашем деле, Петя, как в бою.
— А домой мне теперь можно?
— Не спеши. Посиди тут недельку, другую. Мать
— Тут сидеть — с тоски подохнешь. Листовки-то ведь я могу клеить? Ночью моих фонарей никто не увидит.
— Потерпи, потерпи. Когда нужно, к тебе зайдут Костя с Саней, с ними и пойдешь в ночной рейд. А днем — никуда!
Скучно было Петьке сидеть в заточении.
Коля наведывался к нему в убежище, приносил еду, однако долго не засиживался, часто куда-то исчезал. Он был явно чем-то озабочен. На вопросы отмалчивался, и только глаза его посмеивались. Петька злился, укорял товарища, но это не помогало.
Однажды Коля пропадал целый день. Вернулся под вечер усталый и, когда Петька опять пристал с расспросами, вдруг разоткровенничался. И тут Петька узнал такое, что у него дух захватило.
Оказывается, Костя Белоконь раздобыл четыре пуда шрифта! Кто бы мог подумать, что он такой ловкач! А теперь Колька жег толь во дворе у Сани Калганова и собирал сажу и копоть с железного листа. Когда Анзин развел эту сажу глицерином, получилась хорошая типографская краска.
Петьке стало досадно, что в таком деле обошлись без него. И это в то время, когда он изнывал от безделья и скуки!
Затем Коля опять куда-то ушел. Петька с нетерпением ожидал его возвращения. Чтобы как-то убить время, он подмел убежище, двор и убрал мусор. Потом он взял со шкафа осколок зеркальца и начал разглядывать лицо. Под левым глазом и на скуле еще темнело светло-лиловое пятно. Петька с досадой швырнул осколок на стол. Сколько уж дней он не был на воле!
А все проклятые фашисты! В своем городе — и как в плену. Шагу не ступишь, даже на своей улице не появишься. Его переполняли чувства отчаяния и жажды мщения.
V
Уже смеркалось, когда Коля наконец вернулся в убежище.
— Глянь, что принес, — он выложил на стол пачку печатных листков и торжествующе посмотрел на приятеля.
В пыльной духоте пещеры повеяло острым волнующим запахом краски. Петька вскочил с матраца, схватил листок и придвинулся к плошке, коптившей на столе. С жадным любопытством он разглядывал листок с обеих сторон, вытягивал руку, любуясь издали, и даже понюхал его, словно первый весенний цветок. Потом он провел пальцем по заглавию и радостно воскликнул:
— Смотри! Совсем как самая настоящая
Петька действительно держал в руках первую в Крыму подпольную газету «За Родину», правда, маленькую, всего на осьмушке листа, но сделанную по всем правилам и отпечатанную четким шрифтом.
— А наши-то, гляди, уж где! Под самым Мелитополем и жмут на Одессу, — радовался он, читая газету.
В убежище вошли Саня и Костя с плетеной корзинкой.
— А-а, привет узнику! — воскликнул Калганов, тормоша и радостно тиская Петьку. — Ну как газетка?
Костя пододвинул корзину к столу и начал выкладывать хлеб, помидоры и прочую снедь, под которой оказались стопки свежих газет.
— Получай мамкин гостинец, — сказал он Петьке и незаметно подмигнул Сане.
— Маменька беспокоится, как бы у ее мальчика с голодухи животик не попортился, — весело подхватил Саня.
Петька сверкнул глазами, но смолчал. Он злился, когда с ним разговаривали, как с маленьким. А ребята не упускали случая подзудить.
— А что ты теперь собираешься делать? Опять станешь дразнить легавых? — спросил Костя.
— Надо устроить такую полундру, чтоб Майер долго не прочухался. — Петькины глаза сверкнули зелеными огоньками.
— Он прав! Взять бы автоматы да ка-ак чесануть по комендатуре и по городской управе! Или гранатами садануть в окна! Пусть они нас боятся, а не мы их! — поддержал Саня.
— Брось баланду травить. Подумаешь, террорист какой выискался, — осадил его Костя.
Саня и Петька, оба вспыльчивые и необузданные на язык, наседали на более сдержанного Костю, доказывая, что пора решительно действовать. Тот не уступал.
— Мы не какие-нибудь террористы-одиночки, а подпольщики, — убеждал Костя. — И наше первое дело сейчас, говорит Саша, вести пропаганду, поддерживать дух населения и готовить разведсводки командованию. А до оружия, погодите, дело дойдет.
Костя и сам был не прочь пустить в ход автоматы. В душе он завидовал боевой группе подпольщиков, которые осуществляли смелые диверсии в порту. Но им, связным, Александр запретил в такие дела впутываться. И случись что-нибудь, не с кого другого, а с него, с Белоконя, Саша спросит. «Ты — скажет, — старший в группе, почему вовремя не образумил, не остановил?»
Ребята спорили, горячились. Только Коля, всегда молчаливый и сдержанный, сидел на матраце и сочувственно поглядывал на Саню и Петьку.
— Вот смотрите, какие я ношу гостинцы для Филле, Шреве и Майера. — Саня вытащил из кармана две гранаты-лимонки. — Только вместе их никак не застукаю. Но я их накрою. За всех отомщу!
— Ты что, получил задание от Саши убрать Майера и Филле?
— Нет, — мрачно сознался Саня.
— Или забыл, что за каждого убитого фашиста Майер сто наших расстреливает?