Будни Севастопольского подполья
Шрифт:
Валя словно бы очнулась, взгляд ее оживился.
— Я не за себя, за мать боюсь! — сказала она. — Что с ней теперь будет?
Костя, не выпускавший руки Вали, почувствовал, что ее бьет озноб.
— Ну чего ты? Курц ведь сам полез. Все это видели. И Шульц не станет из-за Тигра кровь себе портить. Ты же слышала, как он его отчитывал?
Шульц был потрясен происшествием. Нет, он не жалел Курца! Дьявол с ним, с этой рыжей ищейкой. Туда ему и дорога! По крайней мере, теперь он, Шульц, навсегда избавлен от доносов. Но его заячья душа трепетала. А что, если пойдет слух, что это не случайность, а преднамеренное убийство? Тогда
Трепеща, Шульц внешне держался спокойно. Опрашивая старого грузчика и лебедчиц через переводчика (а переводчик тоже может оказаться свидетелем!), Шульц обстоятельно выяснял все подробности.
— Ты говоришь, предупреждал господина жандарма об опасности?
— А как же, господин Шульц! Конечно. Вот они слышали, — Николай Андреевич указал на лебедчиц и Костю с Колей. — Спросите их. Да и вы ему говорили, чтобы он не мешал работать.
— О да, я ему говорил. Очень серьезно говорил, — подтвердил Шульц, обращаясь к переводчику и стоявшему рядом боцману. — Ты не забудь сказать об этом господину жандармскому офицеру, который сейчас приедет, — обернулся он к отводчику.
Потом Шульц спросил Валю:
— А ты что скажешь?
— Я… я затормозила лебедку и за грузом не видела, кто там стоит у люка…
— Почему ты не отвела груз к борту?
Валины глаза, полные смятения и мольбы, остановились на Косте.
— Она не могла отвести груз, господин Шульц! — ответил за Валю Костя. — У нее лебедка неисправна.
Переводчик перевел Шульцу реплику Кости.
— О! Это важное обстоятельство, — отметил старший надсмотрщик и подошел к лебедке.
— Врет он, сто чертей! У нас все лебедки в порядке! — воскликнул корабельный боцман, багровея.
— Да вы сами посмотрите, господин Шульц, шестерни перекошены. Как можно на такой лебедке работать? А лебедчица новенькая…
Это был именно тот факт, которого не хватало Шульцу.
— О, да, да! Это будет очень важно для господина жандармского следователя, — ответил он. — На этой лебедке и опытный грузчик не сумел бы предотвратить несчастья.
Услышав это, Валя поняла, что для нее опасность миновала. И спасена она снова вот этим улыбчивым, никогда не унывающим парнем. Когда он сумел обнаружить неисправность?
Вскоре явился следователь морской жандармерии и осмотрел место происшествия. Поговорив с Шульцем и боцманом, он направился в конторку и подал знак лебедчицам, старому грузчику, а также Косте и Коле следовать за ним.
Часа через два Шульц проводил офицера и остановился возле своей конторки. Допросом и составленным актом о «несчастном случае» он остался доволен. Теперь эта дохлая рыжая собака ему не повредит.
С пристани Валя пошла не домой, а к Фросе и осталась у нее ночевать. Матери не было, она уехала в Симферополь, а сидеть дома одной ей было невмоготу.
После волнений и страхов,
Как она растерялась! Не знала, что отвечать. Не будь Кости, она бы запуталась, и ей бы не выкрутиться. Он вовремя подоспел. Так же вовремя, как и в концлагере, как два месяца назад, когда помог избежать отправки в Германию. «Что им руководит?» — спрашивала она себя.
Фрося, стелившая себе постель, будто прочитала ее мысли.
— Скажи за все спасибо Косте. Кабы не он, несдобровать тебе.
Валя вздрогнула, удивленная совпадением мыслей.
— Это же он твою лебедку испортил!
— Как испортил?
Валя приподнялась на локте и с удивлением смотрела на улыбавшуюся подругу.
— Ты тогда как слепая стояла. А я-то видела, как он гайки отвинчивал.
— Неужели это он подстроил? Ведь могли заметить!
— Конечно, могли. Попадись он на глаза боцману — ему бы крышка. А не повреди он лебедку — тебе бы крышка.
Фрося легла в постель и затихла.
А Валя заснуть не могла. Оказывается, ради нее Костя рисковал жизнью, подвергал себя смертельной опасности! Если б заметили, как он отвинчивал гайку, не миновать бы ему застенков СД! Надо обладать большим мужеством, чтобы так поступить. Какой он чуткий, смелый, как умеет постоять за товарищей и за себя.
Самоотверженность, проявленная Костей, затронула самые нежные и чувствительные струнки девичьей души. Образ улыбчивого парня в матросской тельняшке, с коротким, немного смешным хохолком не покидал ее. Она всегда чувствует на себе его взгляды. Но почему, когда она случайно перехватывает их, он отворачивается, краснеет?
Валей вдруг овладело смутное предчувствие какой-то большой радости, ожидания чего-то. И даже во сне чуть заметная улыбка долго еще не угасала на ее истомленном, порозовевшем лице.
Предательство
I
Радио принесло волнующую весть: части Красной Армии освободили Тернополь, вышли к Днестру, бои идут у ворот Крыма — на Перекопском перешейке.
С раннего утра на Лабораторной Жора Гузов и Ваня Ливанов печатали двадцать пятый номер «За Родину». Александр спешил закончить воззвание к населению города. Лида сидела у окна и шила крохотный чепчик. Одновременно она следила за улицей, за Петькой, который сидел под забором на той стороне и что-то строгал. В случае опасности он должен был подать сигнал.
Сиял мартовский день. Снег сошел с холмов и полей. Только горные вершины были еще покрыты сверкающими на солнце снежными шапками. Земля оттаяла. У заборов пробивалась первая весенняя травка.
Мостовая грохотала. Расплескивая лужи, мчались на север тягачи с пушками, грузовики, набитые солдатами, продовольствием и фуражом. Фашисты спешили с подкреплениями фронту.
Заметив старосту, проходившего под окнами, Лида напряженно ждала, не раздастся ли стук. «Нет. Не к нам», — облегченно вздохнула она и бросила взгляд на мужа. Александр смотрел в окно на садик, террасками взбиравшийся в гору, и машинально приглаживал расческой волосы. Высокий, худой, негнущийся.