Будни войны
Шрифт:
Майор Исаев точно знал, что мощнейшие форты исторической Красной Горки были чуть западнее даже Кронштадта. А если так, то как следует понимать ответ старшины?
Юрий Данилович, заметивший его некоторую растерянность, охотно пояснил:
— Эти места, Дмитрий Ефимович, в свое время я вполне прилично изучил. Ведь мы с вами сейчас буквально в километре от нашей старой линии укреплений. Хотя, пожалуй, и того меньше отсюда до нее осталось… Местность здесь в основном болотистая, богатая на маленькие сосенки и речушки, зачастую похожие на заброшенные людьми канавы. Между прочим, местные
Постой, постой, неужели мы действительно подошли к нашей старой линии обороны? Туда, где с прошлой осени стоит клин вражеских войск?
Если так, то почему не слышно яростной стрельбы?
Этот вопрос гвоздем вошел в сознание. И майор Исаев, увидев первого же старшего офицера, подошел к нему и прямо спросил, как все это следует понимать. В ответ только и услышал, что здесь против нас стоят финны, которые в недавней войне проявили себя вполне достойно.
Услышав это, майор Исаев не испугался противника, с которым ему еще не доводилось сталкиваться в бою. Но и не посчитал, что с ним управиться будет легче, чем с отборными частями заматеревших гитлеровцев.
А уже следующей ночью — дождливой, ветреной, — когда от своего предшественника принимал линию обороны, он узнал, что на этом участке фронта взаимоотношения с финнами сложились очень своеобразные, можно сказать, исключительные, требующие большого понимания. Виновато отводя глаза в сторону, капитан — командир сменявшегося батальона — сказал: дескать, здесь, на этом участке фронта (за другие не ручаюсь!), сил у нас так мало, что о наступлении никто из наших военачальников и не помышляет. А финны… Они сейчас, похоже, и вообще не хотят воевать, заявляют: нам, мол, и своей земли хватает. Во всяком случае, они не атакуют, не бомбят, не обстреливают из минометов и орудий так неистово, как это было еще в прошлом году. Больше того…
Тут командир батальона, будто бы уходившего на отдых (ведь и их бригаде обещали то же самое!), и вовсе засмущался, какое-то время помялся в нерешительности, а потом бесшабашно махнул рукой и честно выпалил:
— Понимаете, начальство, оно всегда остается начальством, оно просто обязано от своих подчиненных требовать активности. Не станет требовать — свою башку бесславно потеряет. Ну, порой и «активничаем», открываем огонь по заранее запланированному квадрату… Короче говоря, здесь мы друг друга предупреждаем, если такое должно случиться. И координаты того квадрата даем, куда снаряды и мины уже завтра швырять будем.
— Как так предупреждаете? — боясь окончательно поверить услышанному, спросил майор Исаев.
— Предупреждаем, и все тут! Или вас конкретный способ, каким для предупреждения пользуемся, сейчас больше всего интересует? — разозлился капитан.
— Ни черта не понимаю! —
— А чего тут понимать? Или я не русским языком говорю?.. Послушай, а ты не из тех? — выпалил это и словно с полного хода на стену налетел.
— Из каких «тех»? Договаривай, — нахмурился майор Исаев.
И тогда, в душе обматерив себя за болтливость, капитан продолжил, заметно сдерживая злость, распиравшую его:
— Из тех, которые доблестно несут военную службу в нашем глубоком тылу, спят с женой фронтовика и каждый День начинают с того, что ищут себя в описке награжденных, опубликованном в газете!
Какое-то время молчали, избегая глядеть друг на друга, чтобы не распалиться еще больше и не сказануть чего-то такого, о чем придется сожалеть.
Майор Исаев первый совладал со своими нервами и сказал спокойно, весомо укладывая каждое свое слово:
— Я от самой границы до этих болот дошел. Сам понимаешь, не под звуки духового оркестра.
Обращение на «ты» — свидетельство того, что обиды нет, оно предложение дальнейший разговор вести на равных.
— А я что говорю? — откровенно обрадовался капитан и заторопился пояснить причину своей недавней вспыльчивости: — Еще и неделя не минула, как на утренней зорьке прибыл ко мне поверяющий. В твоем чине… И одеколоном от него попахивало…
— Или это плохо?
— Не в одеколоне дело… Поверяющий сначала меня умными вопросами донимал. Потом вдруг замечаю, он головой вертит, по сторонам глазами стреляет. Конечно, спрашиваю, что он потерял. Он мне: «Где тут отхожее место?» Отвечаю: «Где стоишь, там и валяй». Он не соглашается. Дескать, ему по большому надо. Тогда я вполне доброжелательно, на полном серьезе и предлагаю ему отойти от меня метра на полтора и там… Потом, мол, лопаткой все свое недавнее богатство, лишним оказавшееся, и вышвырнешь из окопа.
Сказав это, капитан замолчал, дрожащими пальцами стал сворачивать цигарку. Потом протянул кисет майору Исаеву и продолжил:
— Не послушался он меня, видать, решил, что разыгрываю… Метрах в пяти от окопа мои солдаты углядели его. Финский снайпер ему точнехонько между глаз угодил… Вот так у иного человека и обрывается жизнь… Местность здесь, сам видишь, болотистая, в землю тут больше чем метра на полтора не углубишься: вода обязательно и немедленно дно твоей ямы зальет… Потому в своих землянках, чтобы постоянно ногами грязь не месить, мы специальные настилы из стволов сосенок сделали… И в окопах кое-где тоже… Вот сплюсуй все, что я тебе честно рассказал, обдумай, прикинь, как в таких условиях нормальный бой вести, даже самый заштатный артналет пережить, и лишь тогда приговор нам выноси.
Капитан Исаев еще не решил, как будет поступать сам, он лишь спросил не очень уверенно:
— А наши старые оборонительные сооружения…
— Там, конечно, другой коленкор.
Из дальнейшего разговора стало известно, что здесь воюющие стороны друг друга предупреждали и о таких простых вещах, как стирка или сбор грибов для общего котла; чтобы противник, заметив оживление, не подумал, будто это подготовка к наступлению. Финны, те обязательно даже о завтрашнем прибытии в окопы шюцкоровцев нам говорили!