Буду с тобой
Шрифт:
– Багажник под продукты пойдёт, да не бойся. Я тебя не уроню, – обещает Маркелов и подтягивает меня за руку.
Едва я усаживаюсь на vip-место, как Платон отталкивается от земли и мы, стремительно набирая скорость, скатываемся вместе на дорогу с небольшого пригорка. Я крепко вцепляюсь руками в руль, пониже, чем держится за него Платон. Стараюсь держать ноги повыше, хотя транспорт и так высок, даже сидя на раме до моих ног дорога далеко.
– Удобно? – спрашивает Платон и целует меня в макушку, пользуясь тем, что я сижу перед ним.
–
– Не бойся, я же с тобой, а я падать не планировал, – твёрдо просит Платон.
– Всё равно страшно, ты не болтай, а на дорогу смотри, там впереди горка, – с испугом в голосе предупреждаю я.
– А смотри, как я умею! – произносит Платом доехав до горки и отпускает руль. – Уля! Я тебя люблю! – горланит он.
Это признание разносится эхом по макушкам голубых елей и мурашками по моим рукам пока мы мчим с довольно крутой горы по отнюдь не асфальтированной дороге.
– Маркелов! Мы убьёмся! – воплю я в ответ, беря управление велосипедом на себя, что не очень удобно.
Переставить руки выше я просто боюсь, а за низ повернуть руль нормально не получается. Руль гуляет то влево, то вправо, горизонт то и дело берёт разный градус угла, и мы едва не улетаем в кусты, за секунду до этого Платон хохоча выруливает велосипед и под бешеный стук моего сердца мы едем уже спокойно.
– Больной ты! Мы могли упасть и шеи переломать, – бурчу я с обидой спустя пять минут нормального пути, ещё и пытаясь унять в руках дрожь.
– Так и есть, – смеётся Маркелов, ничуть не споря.
– Что смешного? По-твоему, переломать шеи – это весело?
– Я про другое.
– Про какое?
– Что я больной. Говорят, любовь – это болезнь, – без шуток отвечает Платон.
– Ну да, ну да. Вирус, – говорю я, относясь скептически к этому всему. – Вот за что ты меня любишь?
– Дурацкий вопрос, если тот, кому ты его задашь, ответит тебе по пунктам, он тебя вовсе не любит, а выдумывает. Понимаешь, когда человека любишь, нельзя взять и сказать за что. Это необъяснимо. Вот за что родитель любит своего ребёнка и наоборот? На этот вопрос нельзя ответить точно. Просто чувство рождается в тебе словно вирус и оплетает своими корнями каждый орган. Нет рядом любого человека или ты знаешь что ему как-то плохо и вот уже органы отказываются работать. У многих печень особенно страдает, – усмехается Маркелов.
– Одним словом, любовь – это зараза! – подытоживаю я, радостным голосом, потому что впереди вижу одноэтажный деревянный дом с большой вывеской «МАГАЗИН» и значит, можно будет размять отнявшиеся от страха ноги.
– Соколова, а я готов в глаз тебе плюнуть, – рассмеялся Платон.
– За что это?!
– Не за что, а зачем. Чтобы заразилась.
Платон подъезжает к магазину и мягко останавливает велосипед возле ступеньки,
– Прошу, – открывает передо мной тяжёлую дверь на старой поржавевшей пружине, звякает колокольчик над нашими головами.
Внутри магазина вкусно пахнет свежим хлебом, обстановка вполне современная. Белые с красным прилавки, целых три торговых холодильника, да и ассортимент товаров вполне приличный. Такие магазины в деревне не каждой бывают, не то что на дачах.
На звонок из-за шторки выглядывает женщина лет пятидесяти.
– Ой, Платоша! Это ты! – радостно улыбается продавщица, видя знакомое лицо.
– Здрасте, тёть Кать, – по-детски здоровается Маркелов и отводит меня за руку к одному из прилавков.
– Здрасте, здрасте. Это кто ж с тобой? Женился никак? – интересуется тётя Катя.
– Здравствуйте, – здороваюсь я и получаю в ответ приветствие с улыбкой.
– Собираюсь. Хотелось бы на ней, – шутит Платон, приобняв меня и тут же отвлекается на продукты выложенные на витрине и пестрящие зелёными ценниками, подписанные чёрным фломастером.
– Да неужто не соглашается? – удивляется женщина и оглядывает меня удивлённым взглядом.
Я молчу, хотя меня так и подмывает сообщить этой милой тёте Кате, что соглашаться пока не на что. Предложение мне ещё не сделали, хотя, ещё два дня назад я бы и не согласилась, да и вчера не согласилась бы.
– О! Сосиски молочные, сто лет таких не ела, – вру я, ведь ела же ещё вчера в столовке. – Давай их возьмём?
– Да, можно, – согласен Платон.
Я уже то же согласна. Делай предложение уже! А то недоневеста какая-то. Колечка-то нет!
Едем назад той же дорогой, набрав не особо большой пакет с минимальным набором продуктов. Сосиски, кофе, сливки, сахар, лапша, каша в пакетиках, яблочный сок и так по мелочи. Ровно столько, чтобы прожить полтора дня на даче.
Я держусь ещё крепче за руль, вспоминая гору, с которой так весело скатились чуть не убившись. И жду чего-то того же, забыв, что нам теперь не с горы, а в гору.
– Давай я слезу, – предлагаю я, посчитав, что Платону самому бы заехать, а со мной он и подавно не справится.
– Зачем?
– Тяжело же.
– Тяжело, – соглашается Платон, сопя крутит педали и везёт нас в гору. – Что за жажда облегчить мужику ношу и взвалить её на себя?
– Ты злишься? – уточняю я, повернуться хочу и посмотреть на лицо Платона, но боюсь, развернусь и мы точно свалимся.
– Да я в бешенстве! Как вспомню про этого Белова, словно озверин проглотил. Лютый же упырь! Столько ездил на тебе, и ты позволяла. Со мной так не надо, я на своей женщине не езжу, сам везу. Видишь, вот, вывез, – выдыхает Платон, когда гора переходит в дорогу поровней.