Буду твоим единственным
Шрифт:
– Между прочим, это моя постель.
– Ах да. Будет ли мне позволена подобная привилегия в дальнейшем?
Элизабет не помнила, чтобы вообще позволяла ему что-либо. Просто так получилось.
– Вряд ли.
– Значит, ты не согласишься, чтобы я поместил тебя в твое собственное гнездышко?
Элизабет не сочла нужным притворяться оскорбленной.
– Конечно, нет. – Она отодвинулась от Норта и повернулась к нему, подтянув к груди колени. – Неужели ты думал, что я соглашусь?
– Нет, но я должен был предложить.
– В таком случае, можешь считать, что ты исполнил свой долг.
– А как насчет брака?
Элизабет побледнела, но
– Не вижу причин, почему бы тебе не жениться? Тем более что, насколько я поняла, имеет место некоторое давление со стороны твоей матери.
– Весьма ощутимое давление, кстати.
– И потом, существует пари.
– О да. Не следует забывать и о Компас-клубе.
– Тогда могу я предложить кандидатуру мисс Карузерс? Или мисс Фартингейл? Да и леди Анна… – Она негромко вскрикнула, когда он схватил ее за запястье и дернул к себе. Она упала в его объятия и, слегка задохнувшись, продолжила: – Неужели никто из них тебя не интересует? Тогда, может, леди Марта? Уж она-то, вне всяких сомнений…
– Выходи за меня замуж, Элизабет.
Она ошарашенно уставилась на него, но вдруг опомнилась и попыталась отстраниться» Нортхэм сжал ее руки повыше локтей, не позволяя ей вырваться.
– Не нужно разрушать то, что было между нами, – побледнев, проговорила она. – Ты же знаешь, кто я.
– Нет, – мягко произнес он. – Но я знаю, кем ты себя считаешь.
Элизабет уперлась ладонями в его грудь, но не смогла отодвинуться ни на дюйм. Дальнейшее сопротивление выглядело бы не только унизительным, но и бесполезным.
– Я не позволю тебе приносить себя в жертву, – заявила она. – Ты вбил себе в голову, будто я нуждаюсь в спасении. Это не так, Норт. Оставь меня в покое.
Паника зажгла в ее глазах золотистые искры.
– Ты пытаешься меня защитить? От чего?
– Вовсе нет. Я…
– Не спорь. Тебе кажется, что ты представляешь для меня какую-то опасность. Собственно, ты дала мне это понять еще при нашей первой встрече.
– Я…
Он покачал головой:
– Поздно идти на попятный. Ты как-то сказала, что я перестану быть хозяином своей жизни, если ты в нее войдешь. Ты оказалась права, хотя не думаю, что ты имела в виду то, что произошло. – Он посмотрел на нее в упор. – Моя жизнь больше не принадлежит мне, Элизабет.
Элизабет молчала, о чем-то задумавшись. Неожиданно ее глаза наполнились слезами. Что это могло означать? Обиду? Страх? Сожаление? Нортхэм не знал и не хотел спрашивать. Просто притянул ее к себе и обнял, терпеливо ожидая, пока ойа выплачет душевную боль, которую не могла выразить словами.
Элизабет плакала долго. Это были не тихие слезы, а горькие рыдания, сотрясавшие ее тело. Она зажимала рот рукой, смущенная звуками, вырывавшимися из ее груди. Норт молча прикасался губами к ее волосам и щеке. Он не пытался утешить ее, довольный уже тем, что его объятия стали тем убежищем, где она чувствовала себя в безопасности.
Заметив на столике носовой платок, он протянул его Элизабет. Она вытерла глаза и старательно высморкалась, вызвав у него улыбку, которую он поспешил скрыть. Взяв из ее руки скомканный платок, он воспользовался им, чтобы стереть с ее лица слезы, после чего запечатлел у нее на лбу нежный, почти отеческий поцелуй. Элизабет снова начала плакать.
Наконец она заснула в его объятиях.
Глава 8
Нортхэм стоял у арочного окна галереи, откуда открывался отличный вид на лужайку, где проходило состязание лучников. Мишени
Нортхэм заметил, что, женщины предпочитают обычные мишени, а мужчины, занятые преимущественно тем, что давали советы дамам и заключали пари, направляли свои стрелы в шляпу Наполеона.
Состязание лучников было последним мероприятием на свежем воздухе, входившим в программу развлечений. Предполагалось, что вечером все гости соберутся в гостиной, но никто не знал, что задумала леди Баттенберн на этот раз. Даже Элизабет утверждала, что не в курсе планов баронессы. Нортхэм отнесся бы к подобному заявлению с определенным скептицизмом, если бы не некоторое охлаждение, возникшее между Элизабет и хозяйкой дома. Оно выражалось не столько в открытых размолвках, сколько в отсутствии проявлений дружбы, имевших место ранее.
Луиза больше не отводила Элизабет в сторонку, чтобы попросить совета или поделиться сплетнями. Они реже оказывались в одном и том же кружке щебечущих женщин. Пару раз леди Баттенберн выразила несогласие с Элизабет, причем сделала это публично и не слишком вежливо. Что поразило Нортхэма, так это реакция Элизабет. Она не спорила, отстаивая свою точку зрения, и не парировала выпады баронессы остроумными ответами. Благодушие, с каким Элизабет встречала нападки, лишало их остроты. И если бы не ее пальцы, сжимавшиеся в кулаки, Нортхэм никогда бы не подумал, что она принимает слова Луизы близко к сердцу.
Насколько он мог судить, трещина в отношениях между Луизой и Элизабет образовалась после того вечера, когда нашлась табакерка Саута. Нетрудно было догадаться, что леди Баттенберн недовольна теми обстоятельствами, при которых обнаружилась злосчастная вещица, но Нортхэм не мог взять в толк, почему она считает, будто Элизабет могла бы воспрепятствовать подобному финалу.
К тому же это совпало с той ночью, когда он посетил Элизабет в ее спальне. Норт все время задавался вопросом, что именно известно баронессе. Он не думал, что Элизабет могла посвятить свою старшую подругу в какие-либо подробности той ночи, хотя, когда дело касалось Элизабет, он не мог быть ни в чем уверен. Вполне возможно, что она сочла возможным сказать баронессе хотя бы о том, что Нортхэм предложил ей свою помощь. Куда менее вероятно, что она при этом упомянула, что он предложил ей свое покровительство сначала как любовнице, а затем как жене.
Еще труднее было вообразить, что Элизабет стала бы распространяться о той близости, которую они испытали в ее постели. Гораздо проще было представить себе эту самую близость. Норту не требовалось особых усилий, чтобы вспомнить запах ее волос, нежность кожи и вкус губ. При одном воспоминании о ее сладких поцелуях его обдавало жаром.
Элизабет заняла позицию, готовясь к выстрелу. Нортхэм с восхищением наблюдал за ее точными, уверенными движениями. Она вытащила стрелу из колчана и положила ее на тетиву. Как и на остальных участниках, на ней были перчатки с кожаными раструбами, защищавшими запястья. Она казалась слишком хрупкой, чтобы выполнить поставленную перед ней задачу, однако Нортхэм не сомневался, что она справится.