Буду завтра. Встречай (сборник)
Шрифт:
– Куда ты пропала? – хмуро спросил он.
– Разве я могу пропасть в Веденске? – пошутила я.
– Я вчера заходил – тебя не было. Все с Владом в театре сидишь? Или, может… – Он не договорил. Его губы тронула мрачная усмешка, но глаза, устремленные на меня, оставались холодными.
– Раз уж наш домосед не хочет сидеть со мной в ложе театра, приходится искать компанию, – я снова попыталась обратить все в шутку. Но лицо Грига оставалось сосредоточенным.
– У меня к тебе было дело. Я тебя потом еще ждал часа два у дома.
– Ну, рассказывай свое дело!
– Потом. Если захочу.
О деле Григ так и не рассказал. Когда я взяла его за руку, он двинул
А потом в полумраке спальни я внезапно поняла, что очень устала от романов. Демон, мучивший меня, оставался при мне, разве от него убежишь? Поэтому чье-то присутствие – это как раз то, что мне было нужно. Лишь бы отвлечься от мыслей о прошлом… Ведь моя жизнь резко изменилась. Я пыталась занять себя работой, общением с людьми, чтобы доказать себе, что еще жива, и иногда это мне удавалось. Дело в не романах, а во мне самой.
Мне скоро тридцать лет… Считается, что самое сложное должно быть позади. В этом возрасте женщина уже крепко стоит на ногах и точно знает, чего она хочет. У кого-то семья, дети. У кого-то карьера. Кто-то живет просто по инерции. Но именно в это время понимаешь, что жизнь одна и имеет определенные границы. Все, что осталось позади, кажется несерьезным и ненастоящим. Хочется перемен. Хочется начать новую жизнь. Хочется, чтобы счет снова был ноль-ноль… Я почувствовала легкую дрожь. Откуда такие мысли?
Григ приподнялся на локте и заглянул мне в глаза:
– Не спишь?
Я думала о Григе и Владе – странным образом оба слились в одного мужчину, отголоски от объятий первого слились с ощущениями от рук и губ второго. И в эту секунду мне это казалось таким естественным, таким простым…
Григ прижал меня к себе и стал баюкать, словно ребенка. Он шептал какие– то успокаивающие слова, гладил по голове и по спине, укутывал в одеяло. Вслушиваясь в его голос, чувствуя его тепло, ощущая себя в полной безопасности, я медленно погружалась в сон.
День, светивший яркой звездочкой где-то вдали, приближался, пока, наконец, не заполнил собой все. Наступил день премьеры. Накануне, посетив с десяток магазинов, я забыла, где нахожусь – в Москве, на Кузнецком мосту, или в Веденске. Вся центральная улица города была сплошной линией элитных бутиков. И в каждом было многолюдно.
Я долго перебирала вешалки с роскошными вечерними платьями. На мой вкус, байеры переборщили
– У нас теперь дамы одеваются в пух и прах, – ворчала тетя, прилаживая брошку к платью, – как говорила моя прабабушка, «и жук, и жаба». Степа возомнил себя Петром Первым, ассамблеи устраивает. Правда, на них бывает весело, но уж больно все пекутся о, как его сегодня называют, дресс-коде… Вот, например, осенью у нас Бал астр, зимой святочный карнавал, весной благотворительный пасхальный фестиваль. А уж премьер, выставок столько… Конечно, для города хорошо: это культура, это красиво. Но ходить на выставку или на премьеру ради того, чтобы показать шикарный наряд, – не комильфо как-то…
На премьере было многолюдно. Перед входом в театр уже собралась внушительная толпа. И вот распахнулись двери, в фойе хлынули гости. Их встречал сам хозяин города, мэр Барсуков. Театр заполнили холеные дамы. Некоторые были даже в мехах, невзирая на жаркую погоду. При каждой имелся дородный спутник. Мне казалось, что бычьи шеи мужчин поскрипывают в тисках неудобных воротничков. Народу было много – кроме местной элиты, прибыли высокие гости из Москвы, немецкие партнеры из управления порта и, представьте себе, столичные критики. Тетя отпускала едкие комментарии, рассматривая публику из нашей ложи в миниатюрный театральный бинокль. Драгоценностей было много, даже больше чем нужно. Провинциальные модницы так жаждали блеска и гламура, что неизбежно перебарщивали: либо соединяли несовместимое, прихватив к яркому платью еще более яркую сумку известного бренда, либо перебивали спокойные, свежие линии средиземноморского кроя яркими украшениями в восточном стиле.
В ложе напротив сидел Влад с немецкими коллегами. Увидев меня, он помахал рукой. Грига нигде не было видно, да и не мудрено: он был за кулисами, уточнял последние детали звукорежиссуры спектакля…
Началась увертюра. Дирижер Абендрот встал у пульта, дал вступление. Загремела музыка Моцарта. Красивые руки дирижера летали над партитурой. Оркестр выкладывался на все сто. Я смотрела на сцену, на артистов в ярких костюмах, на оригинальные декорации и с улыбкой вспоминала свою работу с труппой. Опера шла блестяще, арии завершались овациями. Я была очень счастлива и горда.
После спектакля, когда артистов, дирижера и музыкантов на сцене завалили охапками цветов, а мэр произнес речь и пригласил всех на торжественный ужин, который был накрыт в фойе, ко мне подошел невзрачного вида молодой человек и, наклонившись, тихо сказал:
– Вас просят пройти в ложу. Артур Эмильевич хотел бы с вами поговорить.
– Кто?! – я не поверила своим ушам.
– Господин Вартанян, – прошелестел голос.
Тетя с тревогой взглянула на меня:
– Ты не идешь на ужин, Санечка?
– Иду, но буду позже. Иди одна, ладно?
У ложи толпились люди – ассистенты и охранники, догадалась я. В полумраке сидел немолодой мужчина с поседевшей курчавой шевелюрой и влажными карими глазами.
Он встал, приветствуя меня, и оказалось, что мы одного роста.
– Садитесь, прошу вас. Думаю, здесь удобнее, никто не помешает нам разговаривать. Я задержу вас ненадолго, мы же все приглашены на ужин, – в голосе едва чувствовался акцент. Даже не в голосе, а в интонации, с которой Вартанян произносил фразы.