Будущее, до которого хочется дожить. СССР 2061
Шрифт:
Это я ее передразниваю — она раньше частенько рассказывала, что сейчас есть за механизмы, до чего человечество дошло, а мы, мол, как дикари живем.
— Надо что-то и руками делать иногда. И своими ногами изредка ходить.
Намекает, что ли, на мой сегодняшний поход. Иногда мне кажется, что она все про меня знает, про каждую минуту моей жизни, и даже мои переживания от нее не скрыты.
Она предложила борща, но я отказался — мне вообще ничего не хотелось. Кроме как прыгать. Или бежать в известную сторону галопом.
За
— Хочешь с ним поговорить? — спросила Марина Евгеньевна. — Сейчас, вроде, связь с Марсом должна быть.
— Давайте, — говорю.
Она ушла в дом, а я стал вспоминать свою спутницу и бояться, что больше я ее не увижу, а еще я гадал, какое у нее имя. Ей все имена не подходили. Марина Евгеньевна вернулась, и сказала, что минут через двадцать можно будет пообщаться.
Пришла ее дочка со школы, тонкая девчонка-старшеклассница, и стала рассказывать, что изучали, и чему научили своих роботов. У меня тоже был робот, когда я учился, но, конечно, побольше и послабее. Мы своих тренировали в футбол играть, и еще много чего, менее интересного, а эти уже и в небо нацелились. Вот, говорит, если взять два реактивных микродвигателя, прикрепить друг напротив друга, вот так вот, то сил робота поднять у них не хватит. А если вот так, и использовать специальный алгоритм, то хватит. Я не поверил. Мы начали экспериментировать, но тут Марина Евгеньевна позвала меня в дом.
Макса я запомнил веселым парнем, а тут на меня смотрел серьезный взрослый мужик. Рад, говорит, тебя видеть. И улыбнулся. Прилетай, говорит, к нам. Шутит: на Марс просто так не попадешь. В общем-то, говорить нам особо не о чем было, потому что интересы и проблемы у нас разные. Ты, говорю, не женился еще? Нет, говорит. Опять тупик. Впрочем, тягостного молчания тоже не получилось, потому что Макс начал рассказывать про какие-то странные парадоксы, темпоральные взаимодействия, и все такое. Только я его не слушал, поэтому грубо перебил:
— Макс, как выбраться с помойки?
Он помолчал чуток, и говорит:
— Рад за тебя!
Рано, говорю, радоваться. А он говорит, что задницу страшно отрывать от печи, но зато, если оторвешь, обратно садиться ни за что не захочешь. Пусть ты целых тридцать лет сидел, не вставая. В общем, он ждет от меня вестей. Хороших.
На дворе робот уже болтался на сверхнизких высотах, периодически натыкаясь на разные препятствия, в том числе поверхность земли. Мы еще поговорили о недостатках нынешнего алгоритма, причем эта пигалица меня просто за пояс заткнула одной своей терминологией, а ведь у меня по робототехнике была неизменная пятерка! Потом Марина Евгеньевна загнала дочь обедать, а мне говорит:
— Что
Ну, я как на духу:
— Я встретил женщину своей мечты.
— Наконец-то, — говорит. — И что ты собираешься делать?
— Жениться, — говорю, и мне от этого слова аж сладко стало. — Еще: бриться, мыться, учиться. И все такое. Я сегодня обратил внимание, что в городе полно детей, и мне так захотелось, чтобы, вот, прихожу я домой, а там… или нет, сижу я на Марсе и звоню жене: как там младшенькая? А на старшего опять учительница жаловалась?
Опять я кривляюсь. Наверное, просто боюсь к себе серьезно относиться.
— Тебе сейчас главное — не запить, — сказала она, — у тебя такое состояние возбужденное. Давай тебя отправим на Новую Землю, в институт геологии? У меня там знакомый есть. Или куда хочешь?
— Давайте, — говорю, — на Новую.
Подальше, а то я буду бегать к ней под окна и смертельно надоем, и еще надо подальше от родной свалки, где всегда так хочется выпить. Ну, и не только поэтому. Надо что-то делать, куда-то бежать.
И Марина Евгеньевна тут же связалась со своим знакомым, Степаном Степанычем, который на Новой Земле был далеко не последним человеком. Он меня спросил: кем хочу стать, что мне нравилось изучать в школе, и так далее.
— По робототехнике была пятерка, и русский с литературой я любил, — говорю. — Только сначала мне все легко давалось, а как перестало даваться, так я и перестал учиться. Скатился на двойки, потом вообще бросил.
Честно так признался. Ну, еще сказал, что камни красивые коллекционировал в свое время, манили они меня. Степан Степаныч сказал, что всех манили. И сказал:
— Приезжай, сделаем из тебя человека.
Потом я сходил в парикмахерскую, которая сказала мне добродушным голосом:
— Стричь и брить?
Я кивнул, и на стене стали появляться разные прически, а я ткнул во вторую или третью, где покороче. И тогда мою голову мягко обхватили манипуляторы, и дальше я чувствовал только, что мои волосы шевелятся на голове, как от маленьких струй теплого воздуха. Через пять минут я вышел и храбро направился в стоматологию. Там я провел не менее получаса, периодически чувствуя легкие уколы боли. Потом я приоделся. Переночевал у Марины Евгеньевны. Правда, совсем не спал. На свалку я больше не возвращался.
Утром я сам поехал в аэропорт. Иду в посадочное отделение, и думаю, радостно и тревожно, что осталось триста шестьдесят четыре дня. И тут она говорит:
— Тебя и не узнать.
И ведь слышал же я торопливые шаги сзади! Не обратил внимания.
— Как ты меня нашла? — спросил, а сам думаю, что, наверное, она случайно тут оказалась.
— Связалась с социальщиками, — говорит, — тебя оказалось легко найти.
И улыбается. Эх, все про меня все знают. Наверное, один я такой влюбленный баран во всем многомиллионном городе.