Будущего нет! Кошмар наяву
Шрифт:
Жена нерешительно кивнула.
Черная удобная рукоятка, никелированная гарда. На рукоятке орел, сжимающий в лапах венок со свастикой. Обоюдоострый длинный клинок. Клеймо фирмы-производителя и вытравленная готическим шрифтом надпись: «Meine Ehre heisst Treue».
– СС. Фашисты. Потомки тех, с кем сражался мой дед. И сами такие же. Ты это понимаешь?
– Да.
Осторожно взяв у мужа кинжал, девушка отметила:
– Тяжелый. И страшный. От него словно смертью веет. Выбросим?
Отобрав оружие, Сергей отрицательно качнул
– Ты знаешь, рука не поднимается. Боевой трофей. Боевое оружие. В руке сидит, словно влитой. И кажется, что помогает в бою.
Вздохнув, он посмотрел на текст:
– Интересно, что тут написано?
– «Моя честь называется верность».
– Ого! Ты знаешь немецкий?
– Инга учить заставляла. Читаю неплохо.
– Молодец. А я в школе и училище английский учил.
Сергей повторил:
– «Моя честь называется верность». Нет, Аленушка, оставлю у себя. Мало ли как жизнь повернется? Не возражаешь?
– Да, Сержик. Поступай, как ты считаешь правильным. Я всю жизнь буду тебя слушаться. Всегда. Чтобы ни случилось.
Оставшиеся дни они гуляли по городу, купались в Днепре, посещали непривычно изобильные магазины. Закупившись консервированными южными деликатесами, отправили домой на Север пару посылок. В одной из них убыл и трофейный кинжал.
Еще насладились великолепными голосами артистов филармонии, сходили на концерт Софии Ротару, в общем, культурная программа удалась. К поющим фонтанам, правда, так и не добрались. Зато на выходные съездили с семьей отца за город. Родственникам Натальи в селе принадлежали два дома. Рядом полным ходом шел капитальный ремонт третьего – уже батиного.
– Вот тут, сынку, и обоснуюсь. Кабанчика заведу, хозяйство… Но не раньше, чем выйду в запас. Как, одобряешь?
– Так точно, товарищ генерал!
– Добре. Как тебе в Киеве, понравилось?
– Очень.
Кивнув, отец продолжил:
– Есть у меня задумка перевести тебя после Севера сюда, на Украину, к себе поближе. Как глядишь на это дело?
Сергей вспомнил разрушенный коттедж, пламя над телом жены. Неужели это должно произойти здесь, на Украине? Нет, он теперь предупрежден, и в том доме они не поселятся. А мысль у отца хорошая:
– С удовольствием, папа.
На самолет их отвезли все на той же отцовской служебной «Волге».
Напоследок Сергей все-таки завел разговор о творящемся в государстве. Построжев лицом, отец ответил:
– Сынок, генсеки приходят и уходят. Хрущ вон тоже успел дел наворотить. И где он сейчас? Горбачев не пуп земли, найдется и на него управа. А порядок навести плевое дело. Мне батальона хватит, чтобы весь Киев построить. И так по всей стране. Гарнизонов у нас много, и воевать они умеют. Уразумел?
– Уразумел, батя.
Очень хотелось верить. Верить и надеяться. Ведь будущего еще нет?
***
Проклятое будущее заявило о себе двадцатого августа, когда Александров в программе «Время» увидел выступающего
Потом, вместе с последней надеждой, беспомощно рассыпалась вялая попытка спасения страны вождями ГКЧП. Язова на пост министра обороны поставили не напрасно – давние подозрения Сергея полностью подтвердились. В том сборище путчистов вообще никто не производил впечатление решительного, способного на поступок человека. И окончательный удар Союзу нанес беловежский сговор. Восьмого декабря великой страны, государства, которому приносил Присягу курсант Александров, не стало. Все, это конец. Впереди только агония.
***
Беда не приходит одна. Пятого января девяносто второго, когда Сергей готовился убыть на железнодорожную базу в очередную командировку, Алене пришла телеграмма от деревенских тетушек. «Инга плохом состоянии. Срочно приезжай».
С отпуском для жены помог Михаил Иванович, и Аленка улетела.
Мрачный, погруженный в тяжелые мысли, Сергей сидел в купе за столиком и невидяще смотрел в черное окно под неумолчный стук вагонных колес.
Как и когда-то, они задержались в пути и попали в отстойник возле Свердловска.
Прикинув расклад, Александров решительно направился к начальнику эшелона:
– У меня рядом умирает родная тетя, заменившая мать. Через сутки я вернусь.
Это была не просьба – ультиматум. Подполковник дал согласие.
Ан-24 донес офицера до города, который раньше ассоциировался только с радостью. Теперь впереди ждало горе.
Сергей сначала даже не узнал в высохшей, с желтоватой пергаментной кожей старушке когда-то бодрую, подтянутую, строгую Ингу. И только взгляд серых глаз остался прежним.
Рак крови. Без шансов.
Она ненадолго пришла в себя, словно почувствовав присутствие стоящего рядом с заплаканной женой любимого зятя.
– Сережа…
Улыбнулась краешком губ:
– Опять в самоволке?
Александров не смог ответить – горе и жалость перехватили горло.
– Милые мои… Берегите друг друга.
Последними словами тетушки были:
– В каком страшном мире я вас оставляю…
Вечером Инга Михайловна умерла.
Сергей больше не мог задерживаться. Он улетел, оставив на похороны безутешно рыдающую Аленку.
Она вернулась в часть после прибытия мужа. Измученная горем, как-то сразу повзрослевшая, даже постаревшая.
Тетушкину ведомственную квартиру тут же вернул себе завод. Вещи жадно забрали деревенские родственницы. Аленка привезла последние Ингины украшения и несколько старых фотографий.
Маленькое семейное горе, растворившееся в общей беде народа, населявшего одну шестую часть планеты.
А дальше… Дальше было, как у всех. Галопирующая инфляция и первая «денежная реформа», «одна сосиска на один талон», резко ухудшившееся, и так уже не блестящее снабжение.