Бухта Анфиса

Правдин Лев Николаевич

— Я же предупреждала тебя: я — опасная.

Она сказала «ты», и оба они не заметили этого.

— Да, — ответил он. — Зато уж теперь я тебя ничуть не боюсь.

Она задумчиво промолчала, и это тоже было проявлением близости, которая возникла между ними. Нонна доверительно поделилась с ним своим жизнеописанием, которое было выслушано с глубокой нежностью.

Артем еще не знал, что девушки очень любят рассказывать свои биографии, обычно простенькие, как яичная скорлупа. Но, рассказывая, они так раскрашивают эту скорлупу, что она становится похожей на перламутровую раковину. А потом они и сами начинают верить, что это так и есть: великолепная

раковина, блистающая всеми перламутровыми оттенками и издающая глубинный шум морского прибоя.

Слушать ее было интересно, особенно про старинный городок, где она родилась и где сейчас живет ее мама в старом домике. Отец погиб на войне. Во всем остальном, что рассказывала Нонна о своей жизни, о подругах, о двух сестрах и их мужьях, не было ничего необычного. Но это была первая девушка, открывавшая перед ним свое прошлое.

Так по всем правилам развивался этот роман при молчаливом одобрении родителей. Хотя вначале Артем не знал их отношения к его любви по той простой причине, что на какое-то время влюбленные вообще выключаются из жизни и не замечают ничего. Их двое во всем мире. А если кто-то еще и существует, то уж это их дело. Пусть живут, нам-то что!

Настали каникулы. Проводив Нонну, он отрезвел, огляделся, увидел, что мир густо заселен, и совсем уж приготовился затосковать, но, к удивлению своему, не смог. Вернувшись ночью с вокзала, он уснул так крепко, как спится только после долгой утомительной дороги.

4

За завтраком мама спросила:

— Ну, как проводил?

Они сидели вдвоем, отец, как всегда, ушел в институт немного раньше. Над столом горела люстра. В окна заглядывал синий рассвет. Морозные узоры на стеклах казались белыми, и в них дрожали светлые искорки.

— Проводил. Обыкновенно.

Мама подняла тонко подбритые брови.

— Вы поссорились?

— Нет. Что ты? — ответил он и покраснел, как если бы сказал неправду. Но это была правда. Ссора с самим собой не в счет. Да он и не знает, что с ним.

— Лучше бы ты мне все рассказал.

Теперь он поднял брови, как будто в его комнату вошли без предупреждения. К этому он не привык. Только в прошлом году, когда он схватил воспаление легких, к нему входили без стука. Не считает ли она, что его снова где-то прохватило сквозняком и он нуждается в срочной помощи?

— Ну, как хочешь… — проговорила она и больше к этому не возвращалась.

В тот же вечер она расчесывала перед зеркалом свои все еще густые, но уже седеющие волосы и думала о сыне. Странно он как-то разговаривал сегодня утром. Не любит он эту девушку. Тогда зачем же проводит с ней почти все вечера? Это так не похоже на него — никакая другая сила, кроме любви, не может его увлечь. А он даже не захотел говорить о ней… Нет, не любит.

В сенях муж гремит замками, щелкает выключателями, как он это делает много лет, с тех пор, как они поселились в этом доме. У них-то все было ясно с самого начала. Он любил ее и добивался со всей своей страстью. И добился. Хотя она тогда еще не знала, любит ли его. Да ей и не до того было, строптивой, избалованной, единственной дочери профессора, к тому же красавице и начинающей актрисе. Но он-то не отступил. Хотя отец и предупреждал своего любимого ученика: «Испортит она вам и жизнь, и карьеру. Ее за укротителя надо замуж. А с вашим талантом и вашим будущим… Ну, смотрите, дело, как говорится, хозяйское…» Не послушал. Добился своего. И что же — жизнь прошла, как один большой горячий летний день. Были грозы, дожди, был полный надежд

восход, надежд оправдавшихся, и вот уже все идет к спокойному, тихому закату. Что-то предвещает он? Какой день настанет для их Артема?

Вот в чем дело. Укротил он ее, красивую и балованную, одной только своей любовью, которую иногда называют страстной. Как будто существует еще какая-нибудь другая любовь. Или уж страстная, или никакая — закон природы.

В зеркале возник ее «укротитель». Подошел и стал за спиной, положив большую теплую ладонь на ее теплое полное плечо. В раме зеркала они выглядят, как молодожены на старинной фотографии, если только молодожены не очень уж молоды и отважились сфотографироваться в полосатой пижаме и кружевной сорочке. В него еще и сейчас девчонки влюбляются, студентки. А что было прежде! Но никогда, ни одним своим поступком, он не оскорбил в ней женщину, жену. Безупречный пример для Их мальчика, их сына, если бы он только полюбил ту, которая оказалась бы достойной его любви. Если бы!..

Тот, который всегда был таким хорошим мужем, поглядывал на нее из зеркала, как всегда нежно и слегка иронично слушая ее тревожный рассказ об утреннем разговоре с сыном. Он успокаивающе поглаживал ее плечо, но, узнав, что Нонна уехала, почему-то растерялся:

— Уехала? Странно. Я пригласил ее к нам встретить Новый год, и она обещала. Я не успел предупредить тебя, прости, пожалуйста. Очень странно. И не похоже на нее…

— Ну вот, видишь. Так не поступают… — Она хотела сказать «порядочные люди», но он перебил ее.

— Значит, у нее появилось что-нибудь непредвиденное…

— Могла бы сказать Артему. Предупредить. Я думаю, не пара она ему.

Слегка сжав ее плечо, он мягко заметил:

— По-видимому, это им решать. Самим.

— Да, конечно. — Она наклонила голову и потерлась щекой о его ладонь.

— Не надо волноваться. Еще, кажется, ни одна мать сразу не одобрила выбор сына.

— Ты думаешь, он ее выбрал?

— Нет, не думаю. Но всегда кто-то выбирает. Обычно более активный.

— Вот в том-то и дело. Активный.

И потом, лежа в своей постели, в полумраке спальни, она долго смотрела, как он, ее муж, читает при свете маленькой лампочки под розоватым абажуром. Изредка шелестят страницы и поскрипывают пружины в матрасе, когда он укладывается поудобнее. Ей самой читать не хотелось. Книга, которую она раскрыла, так и лежала на одеяле, и точно такая же лампочка, как и у кровати мужа, освещала только ее руки, положенные на белеющие страницы.

Может быть, так и надо, чтобы один выбирал, а другой соглашался с выбором или не соглашался? Она сама в свое время согласилась, и вышло неплохо. Муж всегда все решал сам, но только если твердо знал, что его решение не доставит ей неприятности. Он всегда все решал сам, заглядывая ей в глаза. Никогда ничего не делалось без ее одобрения, и она привыкла к этому порядку. И вдруг все нарушилось: ее мнения никто не спросил. Ни муж, ни сын. И даже хуже — все решила она, одна эта девочка.

Почувствовав себя обиженной и поэтому очень одинокой, Мария Павловна нарушила тишину:

— Она чем-то пугает меня.

Как будто только и ожидая этого, муж сейчас же закрыл книгу, заложив пальцем страницу.

— Интуиция? — спросил он, пытаясь разглядеть ее глаза.

— Да. И она редко подводит.

— Я знаю. Но для него этого мало. Он — Ширяев, и если полюбил, то не поверит даже фактам, не говоря уже о предчувствии. Он выслушает тебя и останется при своем мнении. А это уж совсем плохо.