Букет красных роз
Шрифт:
А за ней вскрикнула Лида:
— Ой, неужели Борис?!
— Какой еще Борис? Что, так изменился, что нельзя узнать? — И я назвал свое имя.
По выражению Лидиных глаз я понял, что, увы, оно ей ничего не сказало.
— А как вы нас разыскали? — деловито осведомился Лидин отец.
Вместо ответа я протянул ему открытку с памятником Петру Первому. Лидин отец долго рассматривал ее, и лицо его мрачнело. Без слов передал он открытку жене. Та только взглянула на нее и заплакала.
— Молодой человек, — все еще сквозь слезы обратилась она ко мне. — Оставьте, пожалуйста, эту открытку нам. Я уж и не думала, что осталось хоть что-нибудь на память о лучшей моей подруге. Она погибла в блокаду…
А потом меня накормили ужином, и мы вместе пили чай, вспоминали Дальний
Но вот пришло время прощаться, и Лидин отец нарочито строгим голосом дал указание дочери показать гостю дорогу к остановке автобуса, который довезет прямо к общежитию. Надо ли говорить, что от этой остановки я проводил Лиду до дома, и мы еще постояли немного, болтая о разных пустяках.
С каждой минутой я все больше убеждался, что она очень симпатичная девушка, которая, пожалуй, не затерялась бы даже на нашем девичьем факультете, и ругал себя последними словами за то, что так поздно нашел ее. Надо бы еще обязательно встретиться, но завтра Лиде предстояло сдавать зачет (она все-таки была студенткой, только училась на вечернем отделении какого-то технического вуза), а на послезавтра наша экскурсионная группа в полном составе взяла билеты на «Пиковую даму».
Не потому, что мы все до единого оказались горячими поклонниками оперного искусства, а скорее, чтобы с пользой скоротать последний вечер, ведь «Красная стрела» уходила почти в полночь. С учетом этого обстоятельства, дающего шанс, что кто-нибудь из ребят уступит мне свой билет, я пригласил Лиду в театр. И действительно, один из старшекурсников вошел в мое положение.
И вот я стою у театра. Слякотная погода, которая держалась целую неделю, сменилась легким морозцем. Идет пушистый снег. И, как сказочная принцесса, возникает из снежной круговерти стройная девушка.
А когда я сдал в гардероб наши пальто и получил возможность, как следует разглядеть Лиду, то почувствовал, что вроде снова влюбляюсь. Она казалась мне очаровательней любой из множества толпившихся в фойе красавиц в изысканных вечерних туалетах, хотя и была одета в простенький темный костюм и на ней не было никаких украшений, кроме маленькой брошки в виде бабочки.
Что-то заставило меня остановить взгляд на этой бабочке. Бледно-зеленый, почти белый цвет, овальные крылышки-паутинки… Так это ж мой подарок! И вряд ли Лида выбрала эту брошку случайно. Значит…
Она заметила мой взгляд.
— Нравится? Правда, красивая? А знаешь, кто мне ее подарил? — У меня перехватило дыхание. — Борис Снегирев. Ну, мальчик, который сидел со мной за одной партой. Он еще был самый сильный в нашем классе.
«Ты все перепутала, Лида, — хотел сказать я. — Это же мой подарок».
Однако ничего не сказал.
1983 г.
Букет красных роз
После программы «Время» началась трансляция вечера поэзии, и Александр Алексеевич остался у телевизора один. С первого этажа доносилась музыка, там были танцы. Танцевать он не умел, спать вроде еще рано, читать не хотелось. Вот и оставалось сидеть одному, слушать стихи, которые он никогда не понимал, и злиться на весь свет.
Но скоро этот абстрактный «весь свет» приобрел черты вполне конкретного человека, а именно жены Татьяны. Конечно же, если бы не ее уговоры, он не поехал бы в санаторий. Сидел бы сейчас у Кольки Ильина в его уютной квартире, попивали бы они пивко, а может, еще и с лещом, как в тот раз, и не спеша вспоминали студенческую жизнь, строительный отряд, где подружились, военные сборы после четвертого курса. А потом походил бы он по Ленинграду, просто так, без всяких экскурсий, и было бы ему радостно узнавать те улицы, дома, мосты и памятники, что показывал ему семь лет назад Николай, как всякий коренной ленинградец, знающий свой город не хуже штатного экскурсовода.
Он и сам уже замечал, что в последнее время начал психовать, и голова частенько побаливала. И ему стало даже приятно, что вот жена так горячо уговаривает, значит, беспокоится о его здоровье, хотя и сама намечала заставить его после Ленинграда сменить проводку на кухне, а в комнате Игоря сделать полный ремонт.
Теперь же, после пятидневного пребывания в санатории (срок вполне достаточный, чтобы озвереть от скуки, вызываемой размеренным однообразием курортной жизни), он понял, что нервы расшатались совсем не из-за машины. Если вспомнить, почему психовал, так все из-за нее, из-за Татьяны. Взять хотя бы эти регулярные субботние стирки. Уже в восемь будит, чтобы помог ей задвинуть в ванную стиральную машину. «А потом спи, пожалуйста, сколько хочешь». Черта с два потом заснешь! Поворочался двадцать минут, встал, а зубы дочистить негде — в ванной «Эврика», а в раковине на кухне жена овощи моет. Вот так с утра и испорчено настроение на целый день.
Дальше Александр Алексеевич хотел было подвергнуть Татьяну уничтожающей критике за то, что она, врач, да не просто врач — зав. терапевтическим отделением районной поликлиники, значит, должна соображать что-то, а она вечно кутает Игоря, и он из-за этого простужается, и она кутает его еще больше. Своим же пациентам, небось, твердит: почаще проветривайте помещение, обливайтесь холодной водой…
Тут пришлось прервать анализ профессиональной компетенции жены, потому что сзади кто-то сел в кресло и приятный женский голос произнес:
— О! В нашей богадельне, оказывается, есть любители поэзии!
Александр Алексеевич сразу узнал этот голос. К нему подсела та самая отдыхающая, на которую он обратил внимание еще в день своего приезда. Есть особый тип женщин — они не красавицы, нет, бывают даже и не очень симпатичные, а только умеют себя подать, преподнести каким-то хитрым образом, так что любой мужчина, встретив такую, невольно замедляет шаг да еще и оборачивается, чтобы получше разглядеть, чем же это его зацепили.