Букварь
Шрифт:
оттаял. Присел на корточки, и стал слушать. А профессор Дабижа объяснял, — как он
сам выразился, — сложившуюся ситуацию. В Греции, говорил он, эпохи Гомера люди
понимали, что любовь, — это взаимное притяжение двух душ.
— И все! — поднимал палец профессор.
Только две души. А уж в какой оболочке они существуют в этом бренном мире,
неважно. Потому союз мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, в Древней
Греции предосудительным не являлся. Более
маленькой девочкой, мальчик с козочкой, мужчина со скульптурой…
— Ну, и, конечно, — закончил список Дабижа, скептически пожав плечами, -
мужчина с женщиной.
Ион слушал внимательно, и лицо его пылало. Ира, скромно склонив голову,
пощипывала траву под оградой, проволока на которой кое-где была размотана,
любителями покормить животных с рук.
— Греки понимали, — благовествовал профессор-антрополог, — что любовь есть
высшее притяжение. Да, плотским совокуплением единение душ постигается, но оно
не суть важно. Поэтому возлюбите того, кого вы любите, отбросив ложный стыд, мой
мальчик.
С тех пор профессор Дабижа и работник зоопарка Ион Галустяну не то, чтобы
сдружились, но довольно часто общались. И как-то даже парень привел своего мудрого
друга в восторг, дав новое определение любви. Любовно поглаживая челку Иры, Ион,
мечтательно глядя в небо, сказал:
— Любовь это как жизнь. Любовь это зебра. Чередование черных и белых полос.
После чего, подумав, уточнил:
— Чередование черных и белых полос на самой восхитительной в мире заднице.
Профессор про себя подумал, что Ион духовно очень вырос. И порадовался за парня,
но внучку, на всякий случай, в зоопарк приводить перестал. А страсть Иона стала так
велика, что ломала купол неба, который трещал и осыпался голубым стеклом на
асфальт рядом с багряными остатками сердца Иона. У вольера с зеброй Ирой он
проводил почти все свободное время, да и рабочее тоже.
— Я хочу тебя, — сказал он как-то Ире, — хочу так, что изнемогаю, и от томления
моего ноги слабеют. Только твое тело меня вылечит, любовь моя.
После чего, оглянувшись, взял морду зебры в руки и поцеловал ее в губы. К счастью,
Ира куснуть его не успела: и о поцелуе у Иона остались самые лучшие воспоминания.
Губы у Иры были мягкие, как ладонь матери, и окончательно свели парня с ума. Ион
после работы не положил ключи, как обычно, в будку сторожа, а спрятал в карман. И
вернулся в зоопарк вечером. У охранников это подозрений не вызвало: о том, что
работники зоопарка народ ретивый, и служат не за деньги, а из любви к животным,
знали все. Потому
вольеру Иры. Он думал, что, оказывается, два года любви сердце его пощадили: Ион
обнаружил, что оно есть, и колотится, как сорока, залетевшая в крытый вольер орлов.
Правда, у самого вольера Иры сердце и вправду остановилось. Навсегда. Ион увидел,
как на вытоптанной земле резвятся две зебры.
— Откуда… — прохрипел, а может, прошипел, Ион, — это…
— Радость, старик. Молодого самца купили, — радостно хлопнул его по спине
молодой ученый из секции млекопитающих, — жеребят, может, выведем! Два часа
назад из аэропорта красавца привезли!
Оба они знали, что зебры в зоопарках потомство дают крайне редко. Но ученый,
довольно улыбаясь, и гнусно подмигивая, сказал, что зебры вот уже три часа над этим
вопросом трудятся. Сейчас вот передышку небольшую взяли…
Ученый, напевая под нос, пошел к озеру, ловить рыбу для пеликанов. Ион стоял у
вольера еще два часа. А потом заплакал, последний раз взглянул в глаза Иры,
встряхнувшей головой, и кивнул сам себе. Потом повернулся и пошел вверх, часто
оглядываясь. Один раз, когда Ира всхрапнула, он едва было не побежал обратно, но
увидел, что она ластится к самцу, и тяжело вздохнул. Ясно было, что Ира о нем уже и
не вспоминает.
На следующий день Ион Галустяну перешел в секцию пресмыкающихся.
Искушение
Святой Антоний легко устоял против искушения, которым его испытал сам князь тьмы,
проклятый Сатана.
Разумеется, мы говорим о святом Антонии Иеронима Босха.
А вот святой Антоний Паоло Веронезе поддался искушениям Сатаны буквально в
первую же минуту. Разумеется, художник Веронезе этого не изобразил. Он же жил в 16
веке. Вы только представьте себе, чтобы в то время художник нарисовал картину
"Святой Антоний, поддавшийся искушению". Его, — да не Антония, а художника!
–
моментально бы потащили в инквизицию. Нет-нет, не надо о просвещенных папах
Возрождения, ладно? Просвещенными развратниками они были в пределах своего
дворца. И забывать об этом было бы так же нелепо, как заговорить на улице с
проституткой, которую вам вчера привозили на заказ. Она просто отвернется и сделает
вид, что вы незнакомы. Папы были хуже проституток, разумеется, в этом плане. О чем
это я? Ах, да, Веронезе.
Итак, картина Паоло Вернезе "Искушение святого Антония". Которую на самом деле