Булат и злато

Мельникова Алла Сергеевна

Распоряжение короля о чеканке копеек, подражавших русским, было нарушением монопольного права царской власти на чеканку копеек. Король фактически отдавал приказание о массовом выпуске фальшивых денег. То обстоятельство, что они по качеству не только должны были оставаться такими же, как русские, но и «даже лучше тех, которые чеканят теперь в Москве», нисколько не меняло этого факта — чеканка копеек вне государевых денежных дворов считалась с точки зрения русских властей преступлением. Не меньшим преступлением против экономических законов Русского государства явилось стремление распространять эти копейки за пределами России — как известно, русская монета имела хождение строго в пределах Русского государства. Недопущение вывоза за границу драгоценных металлов в любой форме, в том числе и в виде монеты, было одним из краеугольных принципов политики меркантилизма, которой придерживалось русское правительство.

Нельзя сказать, чтобы король не понимал этого. Видимо, не случайно он просил в письме сохранить в тайне, что

закупаемые талеры пойдут на чеканку монеты. Письмо короля содержало еще одно указание, высказанное в очень осторожной форме: не стесняться в выборе средств, позволявших максимально поднять доходы от чеканки. Письмо заключается пожеланием, «чтобы монетная чеканка производилась чем больше, тем лучше, тем большую выгоду мы будем иметь от нее. Так что мы надеемся, что получим то, что просим для Ставки, и сможем таким образом содержать в большинстве мест наши войска без особых вспоможений из Швеции. Но на все это требуется время и терпение. Так где же еще мы сможем найти подобные выгоды? И мы предоставляем вам все полномочия в настоящем деле, в чем подписываемся. Густав-Адольф».

Чеканка монет по стопе 390 копеек из гривенки в Новгороде, по данным книг Новгородского двора, зафиксирована в марте 1615 года. Письма короля датированы концом июля того же года. Вполне возможно, что именно после получения соответствующих инструкций шведские власти использовали предоставленные им полномочия в достижении максимальных доходов от чеканки и снизили нормативный вес копеек с 0,52 до 0,48 грамма (именно такую практическую весовую норму имеют копейки НРГI), а также приступили к выпуску копеек, подражавших выпускам монет трехрублевой стопы.

С начала 1616 года в селе Дедерино начались переговоры между русской и шведской сторонами при участии посредников — представителей Англии. Переговоры длились более года. Требования шведов постепенно снижались; в частности, сумма в 200 000 рублей, которую требовала шведская сторона с России, в конце концов превратилась в 20 000 рублей «деньгами готовыми, ходячими, безобманными серебряными новгородскими» (то есть копейками. — А. М.). В феврале 1617 года был заключен наконец Столбовский мир со Швецией. Шведы возвращали России Новгород, Старую Руссу, Порхов с уездами, Сумерскую волость и Ладогу; Гдов с уездом оставался еще некоторое время у шведов. Но в их руки переходила вся Ижорская земля с городами Ямом, Копорьем, Орешком, с русским побережьем Балтийского моря. К Швеции переходил правый берег реки Наровы с Ивангородом. Россия оказалась полностью отрезанной от Балтийского побережья. Перед русской торговлей на Западе появился прибалтийский барьер. Свободными оставались для русских купцов только побережье Баренцева и Белого морей. Монопольное право на посредническую роль в русской торговле получали города Ревель, Рига, Нарва, Дерпт, Стокгольм, Выборг. В шведскую казну стали поступать значительные доходы от обложения всей балтийско-русской торговли.

Не довольствуясь теми долговременными прибылями, которые сулил шведской стороне Столбовский договор, шведы, как уже говорилось, получили единовременно в качестве контрибуции 20 000 рублей русскими деньгами. Но и этого показалось мало.

Ижорская земля, где торговые отношения были весьма развиты, перешла в шведское владение. Однако русское местное население не желало пользоваться иноземной монетой — шведскими риксдалерами и их фракциями, хотя было хорошо знакомо с ними как с одной из разновидностей товаров — монеты здесь продавали и покупали, как серебро. Выход шведы нашли самый простой. Они вывезли с Новгородского двора целую станицу — артель денежников во главе со старостой Нефедкой («Нефедку с товарищи») и заставили их чеканить русскую монету. Условия мирного договора предусматривали «никаких дел и книг и иного ничего не вывозить и людей сильно не вывозить». Шведы действительно оставили на денежном дворе все старые маточники в неприкосновенности (о чем свидетельствовала опись, составленная в 1617 году на Новгородском денежном дворе), но остальные условия договора беззастенчиво нарушили: вывезли людей, печать Новгорода Великого, документы. Естественно, они также вывезли с денежного двора все компрометирующие их улики: книги, затем оказавшиеся в Стокгольмском архиве, где они хранятся по настоящий день, и пару маточников, предназначенных для организации чеканки фальшивых копеек трехрублевой стопы. Так как в составе вывезенной станицы не оказалось резчика монетных чеканов, шведы захватили с собой чеканы, снятые с маточников, которыми непосредственно чеканили монеты. Чеканы были переделаны на имя Михаила Федоровича, и ими «Нефедка с товарищи» начали чеканить «в Свее» (в Швеции) деньги. Об этих незаконных действиях шведских властей говорилось во время прибытия посольства из Швеции, явившегося в Москву в 1618 году для ратификации Столбовского договора. «…Искони не бывало, что государю вашему денги чеканить в своем государстве великого государя нашего царского величества имянем, мимо своего королевского имяни», — заявили шведскому посольству. В Москве потребовали, чтобы «государь свейский Густав-Адольф король по договору полномочных своих послов Якова Делагарди с товарищи ноугороцкого государства печать и денежные чеканы и денежных мастеров и иные дела, что будет после договору из Великого Новагорода и из иных городов вывезено, сыскав,

велеть прислать назад».

Однако требование о возвращении «Нефедки с товарищи» выполнено не было. Продукция мастера Нефедки широко распространялась не только по Ижорской земле, но и за пределами ее. В кладах монет XVII века очень часто встречаются неказистые, низкопробные и очень легкие копейки, подражающие московским, новгородским и псковским копейкам Михаила Федоровича. В кладе, датированном началом 40-х годов XVII века, из Пулкова Ленинградской области наглядно представлены все монеты, обслуживавшие денежное обращение Ижорской земли. Здесь встречены и шведские риксдалеры, и русские копейки времени Михаила Федоровича, и в очень большом количестве — шведские подделки, как времени оккупации Новгорода в 1611–1617 годах (копейки с именем Василия Ивановича и с буквами РІН НРГІ), так и копейки, чеканенные «Нефедкой с товарищи».

Денежное обращение северо-западной части Русского государства на протяжении всего XVII века было засорено многочисленными подделками.

Датчане на русском Севере

Одна из стран Балтийского региона, соперница Швеции на Балтике, Дания тоже выступила с далеко идущими планами проникновения на русский Север.

Россия, Дания и Швеция обладали спорной территорией на Кольском полуострове. Местное население — саами (или горные лапландцы) были вынуждены платить дань двум, а иногда и трем государствам. Споры о государственной принадлежности саамских погостов между тремя государствами обострились с 80-х годов XVI века, когда датское правительство, основываясь на праве сбора дани с части полуострова, стало требовать передачи в датское подданство всей территории. Русское правительство, в свою очередь, стало требовать передачи датской части — «Кончанской лопи». Конфликт из-за «Лопской земли» достиг особой силы в первые годы XVII века, когда датские власти в Варде перестали пропускать русских данщиков в «Мурманский конец», а русские власти приняли аналогичные меры в отношении датских данщиков. Для России острота конфликта усугублялась тем, что «Мурманский берег» после неудачного исхода Ливонской войны и потери прямого выхода на Балтику был наряду с Архангельском одним из важнейших пунктов, связывавших русскую торговлю с Западом. В годы Смуты шведская сторона попыталась завоевать и подчинить весь Кольский полуостров, но Швеции пришлось довольствоваться только Корелой с уездом. Героическая борьба русского населения Кольского полуострова не дала осуществиться планам шведских интервентов; даже полученную мирным, дипломатическим путем Корелу им пришлось добывать с оружием в руках.

Напряженные отношения на спорных территориях Кольского полуострова привели к тому, что сбор дани обоими государствами сохранялся лишь на небольшой территории трех пограничных погостов (Печенегского, Пазрецкого и Нявдемского). Еще с XIX века существует мнение, что в 1619 году для выплаты дани по разрешению русского правительства в Дании началась чеканка специальных денежных знаков — серебряных монет, по весу, внешнему виду и технике чеканки из проволоки полностью подражавших русским копейкам. Но в отличие от русских, эти монеты (они получили у нумизматов название «деннинги») имели имя не русского царя Михаила Федоровича, а датского короля Христиана IV. На части деннингов имя короля было написано на немецком языке готическим шрифтом (в переводе — «Всемилостливейший Христиан IV король Дании»), на другой части помещалась «русская легенда» — буквы фантастического алфавита, лишь отдаленно напоминавшего русский, составляли надпись следующего содержания: «Христианос шетира королас Деннмарк».

Никто из ученых-нумизматов особенно не задумывался — почему русское правительство, так ревниво относившееся к нарушению монопольного права на чеканку, вдруг пошло на такой беспрецедентный шаг, почему чеканка деннингов, коль скоро она была разрешена, возникла только в 1619 году, хотя острые конфликты между Россией и Данией по поводу «Лопской земли» не прекращались с XVI века, и, далее, почему датчане выбрали в качестве объекта копирования именно русские монеты, хотя с таким же успехом можно было подражать и датским монетам. Не сохранилось письменных источников, объясняющих мотивы чеканки деннингов. Объяснение необходимости их для обслуживания населения «Лопской земли», кажется, придумали сами нумизматы. Мы знаем лишь о существовании королевского указа от 5 апреля 1619 года датскому монетному мастеру Иоганну Посту отчеканить серию деннингов, по материалу и пробе «настолько похожих на русские образцы, что они могли бы пускаться в обращение как русские и быть ходовыми». Чеканить монету предполагалось из расчета 48 деннингов на талер и выпустить всего 72 000 монет. 7 июля 1619 года другой монетный мастер, Альберт Дионис, в Глюкштадте получил привилегию на откупную чеканку монет и в том числе — на чеканку деннингов.

Формулировка королевского указа о чеканке монет, настолько похожих на русские образцы, чтобы они могли пускаться в обращение и быть ходовыми, разительно напоминает формулировку письма шведского короля Густава-Адольфа от 29 июля 1615 года. Уже одно это заставляет думать, что инициаторы чеканки имели одинаковые исходные намерения и общую точку зрения на русские деньги как на удобный объект для различных манипуляций. Это же наблюдение позволяет с большим сомнением отнестись к принятой точке зрения на назначение деннингов.