Булатный перстень
Шрифт:
Тут же Александре явилась женщина ее лет, тонкая, белокурая, в изящном домашнем чепце и утреннем платье, которого и графиня бы не постыдилась. Она улыбнулась не хуже госпожи Ржевской, которая считалась одной из самых обходительных столичных дам, предложила сесть, причем вопросов не задавала — явившись к повивальной бабке, посетительница и без расспросов наговорит больше, чем требуется.
Более того — эта женщина, встав, отложила в сторону валик для плетения кружев с коклюшками, которых было не менее шестнадцати пар — значит, плелась не простая скромная полоска для оторочки
— Говорите ли вы по-французски? — спросила Александра и на этом же языке получила положительный ответ.
— Я оказалась в неловком положении.
— Да, понимаю.
— Не в том, о котором вы подумали. Видите ли, я хочу выйти замуж, и у меня есть жених. Но он очень нерешительный господин и все никак не может сделать формальное предложение.
— Такое случается, — подтвердила госпожа Ольберг.
— Я думаю, если окажется, что я в ожидании, он наберется духу и предложит мне руку и сердце. Тем более, что у меня влиятельные родственники… Но я в беспокойстве. Видите ли, я вдова. За два года замужней жизни я не смогла зачать дитя, хотя делалось все возможное.
Тут Александра несколько покривила душой — муж, будучи старше нее на четверть века, не имел большой склонности к амурным шалостям. Поглядывая на бодрого и деятельного господина Ржевского, который также был порядком старше супруги, и при этом их соединяла истинная и неподдельная привязанность, Александра чуточку завидовала: она могла бы полюбить человека в годах, если бы он не ленился и хоть попытался воспитать из неопытной молодой супруги способную наслаждаться женщину. Покойный Василий Фомич совершал некоторые усилия для рождения дитяти — но мог бы, как впоследствии поняла Александра, удвоить и даже утроить их количество.
— Я понимаю вас, — госпожа Ольберг покивала и даже придала красивому, самую чуточку нарумяненному и безукоризненно правильному личику сочувственное выражение.
— И потом, когда мужа не стало… я ни разу не ощущала беспокойства по этому поводу… Одним словом, я желаю знать, что со мной! Могу ли я родить дитя? Или для этого нужно как-то лечиться?
— Я рада, что вы пришли ко мне. Русские женщины обращаются к каким-то подозрительным особам, те их пичкают ужасными вещами, чудо, что они выживают, — сказала госпожа Ольберг. — Или же устраивают сущее колдовство — увешивают спальню пучками ивовых прутьев, поджигают какие-то сухие травы и коптят в дыму бедную женщину…
— Вы вовсе не верите в народные средства? — осведомилась Александра.
— Иные приносят пользу. Я знаю, что женщине, желающей стать матерью, нужно есть больше орехов. Как они действуют — врачи не понимают, но дети рождаются. Угодно ли кофею?
— С удовольствием!
— Вас не смутит, если я буду вас расспрашивать о самых тайных проявлениях натуры?
— Я для того и пришла.
Белобрысая девица принесла серебряный поднос, а на нем — модный серебряный сервиз-дежене [15] . Похоже, госпожа Ольберг прекрасно зарабатывала.
15
Точнее,
Она стала задавать дотошные вопросы, и Александра отвечала, как умела.
На самом деле бесплодие Александры как раз народными средствами и объяснялось. Старая нянька, давно получившая вольную, но жившая на покое в Спиридонове, снабжала ее сушеными букетиками для заваривания настоя. Что там было — Александра даже не спрашивала.
Потом госпоже Ольберг принесли две записки, она стала их читать. Александра с любопытством разглядывала красиво убранную гостиную — ей понравились даже акварели в скромных позолоченных рамках, пейзажи с развалинами замков, а по этой части она была грамотной и придирчивой ценительницей.
На кухне что-то с дребезгом упало. В соседней комнате запищала птица — может, обычный чижик, может, щегол, — в птицах Александра не разбиралась. Белобрысая фрейлейн что-то крикнула по-немецки в окошко.
А следующий звук, который достиг ушей Александры, был стук, похожий на перестук каблуков. И доносился он сверху.
Она сразу насторожилась. Наверху — две квартиры, одна пустует, другую снимает Нерецкий. Но Нерецкий умчался в Москву. Кто же там расхаживает?
Эта загадка сразу же заняла все помыслы Александры.
Госпожа Ольберг предложила особое обследование, и тут Александра, опомнившись, сказала, что к такому она не готова. Ей казалось невозможным позволять себя трогать женщине так, как должен трогать мужчина. Роды — другое дело, роды — вопрос жизни и смерти, да опытные дамы говорят, что хорошая повитуха справляется с тяжелыми случаями лучше доктора.
— Вы хотите сперва попробовать лекарства? — спросила госпожа Ольберг. — Я могу написать записочку к своему аптекарю. Попейте месяца два или три…
Но Александре нужно было попасть в этот дом гораздо раньше.
— Да, конечно, — согласилась она, — только я бы хотела советоваться с вами чаще, и я могу платить за визиты…
— Разумеется. Я беру дорого, — предупредила госпожа Ольберг. — Это плата не только за мои услуги, но и за молчание.
— Наверно, дамы, что приезжают к вам, могут прийти и с другого хода, со двора? — спросила Александра. — Мне бы не хотелось, чтобы видели, как я сюда вхожу. Злые языки, вы понимаете… наверняка припишут вам те медицинские операции, которых вы не производите… или производите?..
— Изгнание плода? — прямо поинтересовалась госпожа Ольберг. — Я умею это делать, но берусь в исключительных случаях.
— Одна моя родственница умерла, доверившись какой-то неумелой бабке. Было сильнейшее кровотечение. А ваши средства каковы?
Задавая вопросы, Александра прислушивалась — что там, над потолком? Вот каблуки прошли к окну, тому, что выходит во двор, вот простучали обратно. Женщина расхаживала, делая какие-то домашние дела, и расхаживала по квартире Нерецкого!
— У вас только одна служанка — та, которую я видела? Или есть другие помощницы?