Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
– Молодца, атаман!
Что-что, а казаки, как и любое военизированное общество с давними традициями, хоть викингов вспомнить, хоть римлян времен становления республики, хоть европейское рыцарское сословие, уважают красивую победу, особенно, если ее одержал свой боец. Ну, а мне, раз уж пришлось подраться, необходимо поддерживать репутацию крутого бойца, и рукопашная схватка при многочисленных свидетелях этому весьма поспособствует. Пройдет день, другой, и все Войско будет знать, как два заезжих богатыря сошлись в рукопашной схватке с пятью, шестью, десятью казаками,
Я направился к бараку, где остались мои вещи. Дело к вечеру, сейчас своих работяг на Булавинск отправлю, и если потороплюсь, то к полуночи вполне смогу оказаться в Черкасске, а завтра весь день можно проваляться с супругой в постели.
– Никифор, - остановил меня сотник.
– Что?
– С этими ляхами, которых ты свалил, что делать?
– Они скоро оклемаются, травм у них нет. Прикажи переселенцам выкопать зиндан и киньте их туда. Вернусь, пообщаюсь с ними, интересные люди.
Войско Донское. Богатый Ключ. 03.10.1711.
Два бывших воина Посполитого Рушения, шляхтич Тадеуш Ковальский и наемный жолнер Густав Кранц, уже четвертый день подряд сидели в глубокой земляной яме. Настроение у обоих пленников, которые почти одновременно попали в плен под Дубно, было, конечно же, паршивое. Хотя кормили заключенных вполне прилично, два раза в день, воды было вдоволь, а казаки охранной сотни над ними не издевались и не пытались как-то унизить.
Кажется, все сложилось вполне прилично, задуманный пленниками побег не удался, но они живы, почти здоровы, и их не пытаются убить. Кто другой, на месте Ковальского и Кранца радовался бы этому обстоятельству и строил планы на будущее. Но Тадеуш и Густав были сильно задеты тем обстоятельством, что их, профессиональных воинов и псов войны, походя, вырубил какой-то восемнадцатилетний юнец. И большую часть своего свободного времени, а его было много, они посвящали обсуждению рукопашной схватки, после которой оба оказались в бессознательном состоянии.
– Как же мы так влипли?
Вновь вспомнил драку с казаками Кранц, который прислонился мощной спиной к стенке варварского земляного узилища, под названием зиндан, и тоскливо посмотрел наверх, на серое осеннее небо, лишь кусочком видимое со дна почти пятиметровой ямы.
– Не начинай.
Не желая касаться неприятной темы, шляхтич оборвал немца. Однако тому было тоскливо, хотелось поговорить и, прикоснувшись рукой к большой шишке, которая выглядывала из локонов грязных белокурых волос, он воскликнул:
– Да как не начинай!? Мы с тобой бывалые бойцы, на пару четверых казаков держали, а тут вышел из барака этот парнишка, и накостылял нам, да так, что с одного удара меня свалил. А я, между прочим, самый лучший кулачный боец в Данциге.
– Случается, что и чемпионы падают, - философски заметил Ковальский.
– Только со мной это впервые.
– На некоторое время наемник замолчал, а затем спросил шляхтича: - Как думаешь, что с нами дальше будет?
– Не знаю.
– Казак!
– Чего тебе, немчура?
В светлом проеме появилась голова седоусого мужчины лет под шестьдесят с оселедцем на голове.
– Слышь, дед, - коверкая слова и с трудом подставляя их по смыслу, сказал наемник, - долго нас здесь держать будут?
Охраннику, судя по всему, было скучно, и он, подобно Кранцу, был не прочь поговорить, поэтому ответил пленнику, а не ушел молча в сторону, как те казаки, что стояли на страже возле зиндана до него:
– Это не ко мне вопрос.
– А к кому?
– К Никифору Булавину и его односумам, они здесь все решают.
– Дедушка, сделай доброе дело, напомни о нас.
– Вот мне делать нечего.
– Ну, что тебе стоит, подошел, сказал и все.
– Ладно, посмотрю на ваше поведение.
– На том свете тебе это зачтется, добрый самаритянин.
Немец снова откинулся на стенку зиндана, поморщился, и опять потрогал ладонью шишку на виске. Старый казачина, было, хотел отойти от ямы, но в разговор вступил шляхтич:
– Дедушка, а тебя как зовут?
– А тебе зачем?
– подозрительно прищурился охранник.
– Хочу знать, за кого в храме свечку поставить, мы ведь все христиане, что ты, что мы.
– Родители Борисом назвали.
– Запомню, - Тадеуш кивнул подбородком и спросил: - Борис, а кто он такой, этот Никифор Булавин?
Казак задумался, пожевал тонкими блеклыми губами, усмехнулся и ответил:
– Никифор воин.
– Так ведь и мы не ополченцы какие-нибудь. Чего же он нас так легко в драке побил?
– Ты, шляхтич, воин профессиональный, с детства ученый, и оттого сильный да ловкий, а Никифор воин природный, ему сам мир помогает. Значит, ты против него, как щенок против матерого волка.
– Обидно говоришь, Борис.
– Зато правду.
– Казак, а что с нами дальше будет?
– Да, говорю же, не знаю я, не мои вы пленники, а войсковые.
– Ну, хотя бы примерно скажи, как сам думаешь.
– По-хорошему, за драку и попытку побега, вас надо бы в угольные шахты на реку Глубокая отправить. Однако Никифор парень сам себе на уме, и если бы хотел вас в рабы записать, то уже бы отправил уголек кайлом рубить. Пока он этого не сделал, значит, все же имеет на вас какие-то виды.
– А какие виды?
– Ха! Узнаете.
– Старик усмехнулся, посмотрел куда-то в сторону и сказал: - Все, моя смена идет, бывайте.
– Не забудь про нас напомнить.
– Напомню.
Голова Бориса исчезла из проема, а его сменщик был неразговорчив, и дабы не злить охранника, Ковальский и Кранц замолчали. После полудня к ним в яму спустили кувшин с водой и глубокий котелок с пшеничной кашей. Пленники хорошо перекусили, отправили обратно пустую посуду, облегчились в закрытое ведро с крышкой, которое раз в сутки поднимал на поверхность один из переселенцев, и молча стали ждать своей участи. Как-то незаметно, оба задремали и проснулись только от окрика охранника: