Булавин (СИ, ч.1-2)
Шрифт:
"Хватит терпеть вольницу, - решил царь.
– Пока есть время между сражениями с Карлусом Шведским, надо задавить казаков, да беглых холопов на стройки и поля вернуть".
Отбросив бумаги в сторону, он крикнул:
– Алешка, бегом сюда!
Потирая заспанные глаза, в комнату вбежал царский секретарь, Алексей Макаров.
– Звал, государь?
– спросил Алешка.
– Спишь каналья, а государь работает!? Садись, указ писать будем.
Алешка присел за стол, приготовил письменные принадлежности и бумагу, повернулся к царю и спросил:
– О чем писать, государь?
– Указ на имя князя Долгорукого Юрия Владимировича, о поимке
Войско Донское. Бахмут. 11.06.1707.
Десятый день в новом теле. Чувствую себя просто превосходно. Про Богданова и старую личность Никифора Булавина стараюсь не вспоминать. Они - это я, и точка. Хотя первые пару дней, суть парня пыталась выделиться и поступить по-своему, ведь ему всего тринадцать лет, и хочется погулять, на реку сгонять или на резвом жеребчике в степь выехать. Однако тот час же вступал противовес, Иван Михайлович, уверенный в том, что нельзя бездумно тратить драгоценное время, которое можно использовать с толком. В итоге, как говорится, побеждала дружба. Я успевал, и с друзьями побегать, и в доме посидеть. В основном возился с отцовскими пистолетами и к грамоте старославянской привыкал, листал единственную книгу в доме "Малый Часослов" и читал все подряд. Хорошо еще, что Никифор умел читать и писать, хоть и плохо, по меркам далекого будущего, но с навыками Богданова, его уровень рос на глазах.
Что еще было необычного, и чем я опасался выделиться из окружающей меня среды, это язык. Говор донских казаков сильно отличался от того, к чему привык Иван Михайлович, опять же многие термины и старые слова, которые в его время давным-давно вышли из употребления, здесь использовались во всю. Но ничего, проблема решилась сама собой, и все сгладилось достаточно быстро. Например, я говорил сказочник, а язык произносил бахарь. Пришла Галькина подруга Настена, а я, односумкой ее назвал. И так во всем. Поляк - лях. Бархат - аксамит. Добыча - дуван. Французы - фрязи. Турецкий - турский. Лодка - бабайка. Шалаш - букан. Кошелек - киса и так далее.
Встал сегодня, как обычно Никифор просыпался, то есть с первыми петухами. Бока вылеживать было некогда, вместе с работниками до самого полудня на сенокосе траву ворошил. Зима придет, спрашивать не станет, чей ты сын и кто ты есть, и у казаков, по крайней мере, у тех, кого я пока видел, закон стародавний - не поработал, не поел.
На обед вернулись в городок, покосы совсем рядом, и здесь я застал следующую картину. На площади около тридцати местных казаков, одеты все как обычно, видимо, тоже только что с полей. Они стоят у приказной избы, невысокого строения, в котором решались все вопросы городской общины. На крыльце стоит батя, одет как всегда хорошо и нарядно, в синей шелковой рубахе, и перетянутых красным кушаком новых шароварах. Перед ним четверо мужиков лет под тридцать, по виду бурлаки с Дона, мощные плечи, до черноты загоревшие лица, выцветшая прохудившаяся одежонка и лапти на ногах.
Так я увидел один из этапов превращения крестьянина в казака. Это только в беллетристике советского периода можно было встретить обычный сюжет, где приходит беглый холоп на Дон, и степная вольница его тут же в свои ряды принимает. Нет уж, в жизни все несколько иначе. Система работала по отработанной схеме, которой было не менее трехсот лет, и сбоев почти не давала.
Первый этап. Беглый крестьянин приходил на землю казаков и его ставили перед выбором, уйти или стать бурлаком на Дону и впадающих в него реках. Как правило, мужик
Затем, если он желал продолжить свой подъем вверх, по рекомендации артельного и пары старожил, бурлак направлялся в батраки к одному из зажиточных казаков. Это был второй этап, который опять таки длился не менее пары лет. Человек вливался в общину, мог жениться, получал некоторые средства на житье-бытье, и обзаводился знакомствами.
И вот, проходило время. Бывший крестьянин полностью проникался казачьими традициями, понимал, что обратной дороги нет, и тогда наступал третий этап, последний. Перед принятием в казаки, беглого человека вооружали и направляли в набег или на службу по охране границ. Здесь человек реально рисковал жизнью, но он получал то, о чем мечтал - свободу и равные с остальными казаками права.
Впрочем, исключения были всегда, и не раз бывало такое, что первые два этапа были не в счет, сразу наступал третий, и человек доказывал свое право на принадлежность к степной вольнице саблей и пролитой кровью.
Но то, что я видел сейчас, было вторым этапом. Беглые потрудились в бурлацкой бригаде, не сломались, выдержали тяжкий труд, к ним присмотрелись, и артельный, да пара казаков из станиц поручились за них. И вот они здесь, пришли проситься на работу к Кондратию Булавину, но не как к зажиточному казаку, а как к атаману. Это разница большая, для тех, кто понимает. У одного человека трудиться, путь долгий, но спокойный, а на общину горбатиться, значит быть у всех на виду, выслушивать подначки, подколки и злые шутки, но при этом и работать вместе со всеми бахмутскими казаками. А совместный труд, как известно, сразу показывает, что за люди рядом с тобой.
Пока я гонял эти мыслишки, к площади стянулось еще человек двадцать пять казаков. Настала пора решать судьбу соискателей на звание казака и, понимая, что меня вот-вот, погонят до хаты, я тихонько отошел в сторону и, не отсвечивая, застыл возле стены приказной избы. Вовремя. Меня не заметили, все внимание на атамана и бурлаков. Батя поднимает вверх раскрытую правую ладонь и громко говорит:
– Открываю круг! Браты-казаки, сегодня пришли к нам бурлаки из артели Кузьмы Самойлова. Желают влиться в нашу общину и потрудиться на ее благо. Все ли видят их?
– Да!
– Видим!
– Справные люди! Сразу видать!
На миг тишина и новый вопрос атамана:
– Будут ли к ним вопросы?
– Будут!
Вперед вышел один из бахмутцев, десятник Корнеев, здоровый кряжистый мужик, с сильным волевым лицом. В прошлом сам беглый. Он посмотрел на бурлаков и спросил:
– Кто окромя Кузьмы Самойлова за вас поручился?
Вопроса такого ждали, он традиционный, а потому с ответом не промедлили:
– Тимофей Чуркин из Черкасска, Самсон Татаринов из Рыковской и Иван Наливайко из Аксайской.
– Кто знает этих казаков?
– Корнеев оглянулся на бахмутцев.
– Тимофей мой односум, свой человек, - откликаются из круга.
– С Наливайко на Азов ходили, храбрец.
– Татаринов мне кум.
– Добре, - Корнеев опять смотрит на бурлаков и снова вопрос: - Из каких мест будете и как на Дон пришли?
– С Петровского городка, на стройке работали, да невтерпеж стало, совсем нас замордовали. Ночью холопа царского побили и утекли, а после по Медведице до самого Дона спустились.