Бульдоги под ковром
Шрифт:
– А это уже не мне решать. Надеюсь, что вам будет определено достойное место, в соответствии с вашими дарованиями. Добавлю, что есть круги, заинтересованные именно в таком решении вопроса. Тут ведь такие дела вокруг вас наворочены…
Даже не видя в темноте его лица, только по тону Новиков догадался, что Антон затронул тему, о которой он предпочел бы не говорить вообще.
– Но есть и иные, тоже облеченные властью лица, им предпочтительнее, чтобы вы вообще не существовали на этом свете. Вот пока окончательно не определились, чьи интересы берут верх, я и предлагаю вам исчезнуть добровольно, туда, где в обозримом будущем вы не привлечете к себе ненужного
«Что же это за дарования такие, нам самим неизвестные, из-за которых межзвездные страсти никак не утихнут?» – снова подумал Новиков, а Шульгин в это время спросил:
– Предположим, мы действительно уникальны и нас ждет «достойное место». А вот возможно ли рассчитывать там, у вас, на полноценную жизнь, оставаясь человеком? Или придется менять свою сущность, физическую и интеллектуальную? И в том, и в другом случае участь не слишком-то…
– Понимаю твою мысль, но, нисколько не настаивая, хочу заметить, что не слишком разумно отвергать то, о чем не имеешь никакого понятия. Уровень самопознания и реальных возможностей, на который вы вправе претендовать, намного превышает ценность того, что вы якобы теряете…
– Закончим дискуссию, она меня утомила, – сказал Новиков, который на самом деле чувствовал себя не слишком хорошо после всего перенесенного. – Отказаться от знакомого и по крайней мере привычного ради абсолютно неизвестного, оцениваемого неизвестно в какой системе ценностей… Роль арапа при дворе, возможно, и привлекательна для кого-то, предпочтительнее, чем естественное существование негра в дебрях Африки, но не для нас. Так что давай вернемся к нашим баранам. Куда ты намерен нас вытолкнуть?
Он не понял, что произошло в следующее мгновение.
ИЗ ЗАПИСОК АНДРЕЯ НОВИКОВА
«…Я уже упоминал об увлекшей меня когда-то теории метаязыков, то есть языков высших порядков. Грубо говоря, для выражения законченной мысли на низшем уровне требуется в тысячу раз больше времени и слов, чем в следующем по порядку метаязыке. И так далее. Вот даже и по-русски профессору медицины или не дай бог математики придется чуть ли не месяц трудиться, чтобы сделать понятной для человека с начальным образованием фразу из своей докторской диссертации. Короче, у меня нет сейчас соответствующих слов, чтобы связно передать случившееся. Куда там!
Я не в силах пересказать даже, что я понимаю и чувствую, слушая Четырнадцатую сонату.
Просто на меня вдруг обрушилась Вселенная. Я сразу как бы стал видеть, слышать, ощущать в сотни раз больше на каждом из диапазонов чувств.
Можно сравнить мое состояние с тем, как если бы человек, слепоглухой от рождения, мгновенно обрел зоркость орла, цветовосприятие Рембрандта, обоняние ищейки, слух кота, летучей мыши и Паганини одновременно и оказался в планере, кружащем над центром Дрездена или Кёльна во время налета на него американских «Б-29»… И при этом не потерял сознания, не сошел с ума от эмоционального и сенсорного шока, а, напротив, мгновенно сориентировался в обстановке, наделенный той же магической силой, знанием всех наук и мудростью Сократа, чтобы правильно осознать и оценить происходящее. (Не слишком вразумительно? Увы…)
Такая вот со мной случилась штука. В следующую секунду – как бы это лучше обозначить – да, самоидентифицировавшись, я понял, что некий мощнейший импульс пробил барьер, отделяющий
И структуру «гиперреальности», в которую включена наша реальность как вполне условный вариант бытия, и методику взаимодействия с ней извне и изнутри, возможности, какие при этом открываются, и смертельные опасности, грозящие нам и всей Земле от неосторожного прикосновения к непредставимо чуждому для нас Естеству.
Образно говоря, нам открылось место, где спрятано сокровище, в сотню раз ценнее лампы Аладдина, и одновременно знание, что к этому месту нужно доехать на велосипеде через поле сражения под Прохоровкой. В момент самого сражения, разумеется. Но еще нам стало понятно, что силы, готовые нам помочь, гораздо могущественнее тех, которые нам угрожают. По крайней мере не допустят нашей гибели, если мы сами не совершим никаких непоправимых ошибок. Как я понял, самой непоправимой будет попытка вмешаться в игру высших сил, вообразив, что мы способны это сделать теперь же. Еще одно сравнение – как если бы я, вчера получив водительские права, сегодня рискнул выйти на старт ралли Монте-Карло. Если даже сам ни во что не врежешься, на первом же круге снесут «соучастники».
Но одновременно нас переполняли радость, счастье, самоуважение от осознания самого факта, что все равно я могу теперь сесть за руль и пусть потихоньку, пусть по пустой дороге, но все же проехать знаменитую трассу. Остальное, в конце концов, дело техники.
В голове вспыхивали, гасли фрагменты грандиозных интеллектуально-информационных побоищ, сотрясающих целые Метагалактики, сражений за право контроля над Великой Информационной Сетью…
Не цивилизации и звездные системы, а реальности становились разменными пешками в этих многомерных шахматах.
А потом будто чья-то пусть и добрая, но грубая рука за шиворот выдернула меня в безопасное место, как пятилетнего пацана из Сталинской ходынки на Трубной… в марте 53-го года…
Приходя в себя, я в первый миг увидел Антона словно в перевернутый бинокль, такой он был маленький и далекий. Но тут же все стало на свои места, а от проникновения в Иной Мир осталось воспоминание, отчетливое, но непередаваемое.
И никакого похмелья. Хотя все пережитое сильно смахивало на «улеты» потребителя ЛСД, как их обычно описывают.
Времени наш транс занял, видимо, очень мало, Антон даже не успел переменить позу.
Мы с Сашкой переглянулись, и я окончательно убедился, что видели и поняли мы с ним одно и то же.
И теперь уже не боялись подвоха со стороны форзейля. Окончательно поверили, вернее – знали, что он не обманывал Воронцова, назвав себя Даймоном, то есть посланцем дружественных нам сил.
Пусть даже безразличных к нам персонально. Готовых нас поддерживать в определенных, не нами выбранных моментах, но и без нравственных терзаний способных предоставить своей участи, какой бы горькой она ни показалась, опять же – всего лишь нам…