Булёмина любовь
Шрифт:
– Не шуми, Валтуз. Давай людей послушаем.
Он поздоровался, кивнув женщине и пожав руку парню.
– Саня, позволь моему постояльцу в баньке твоей попариться. Нам свою топить сегодня несподручно, а ему с дороги надо обмыться.
– Пускай идёт, пару не жалко, да и вода не куплена.
Дед ещё раз посмотрел мимо них в конец улицы, вздохнув, встал и направился в дом. Артём за ним, тётя Лида – домой.
Дед разлаписто шёл впереди, разводя полукруг левой рукой и, не останавливаясь, легко заскочил на крыльцо из пяти ступенек. В доме обдало прохладой.
– По жаре так лучше,
Он сел, показав ему рукой на лавку у окна, и несколько минут молчал.
– Жар терпишь? – вопрос с нескрываемой иронией.
– Да, люблю. У меня самого старики в деревне, так у них банька хороша.
– Хороша, говоришь? А ну, айда мою ценить!
Разделись в предбаннике. Артёма поразило тело деда. Иногда ходишь по лесу и встречаешь деревья, невысокие, но дико крепкие, словно витые вокруг ствола верёвками. Вот так и у него. По костям, под кожей наплетены мышцы, а по мышцам, как связующие верёвки – жилы.
Когда разделся, Артём даже растерялся контрасту. Ведь никогда он не был слабым, любит спорт и даже занимался в институте боксом, но… По деду можно было просто читать его жизнь, где каждая удача, добытая тяжёлым трудом, вплетала в тело победную мышцу, а тяжесть этого труда, порой беспощадного и единственно возможного – упрямую стальную жилу. Однако дед, посмотрев на гостя, одобрительно хмыкнул и, хлопнув по плечу, сказал:
– Молодец.
Он явно понимал, что парень, как обитатель «каменных джунглей», должен тратить больше времени только на то, чтобы быть похожим на мужчину.
– Пару боишься?
И хотя вопрос был прост и конкретен, он, понадеявшись на свой городской банно-саунный опыт, слукавил:
– Нет.
После предбанника парилка показалась маленькой и очень компактной. И, хотя слишком жарко не было, Артём понял: жарко будет. Веник лежал в глубоком железном тазу, в чуть зеленоватой, настоявшейся воде, а сверху плавали листочки, словно островки камыша в лесном озере. Баня натомилась.
Это сейчас всё чаще молодые да скорые могут затопить баню после работы и через час-два уже мыться. И всё больше именно поэтому не чувствуют всей прелести банного тепла, прогревающего человека насквозь, до костей, до расслабляющей все мышцы истомы. И не понять молодому, нахлеставши себя «холодного» веником, того блаженства и радости, которую испытывает по-настоящему прогретый и правильно пропаренный человек, упавший в предбаннике без сил на лавку. Не понять, ибо в спешке своей теряет он, непротомлённый до нутра, единство с сутью бани. В сыром пару, лишь обжигающем кожу, не очистишь душу и тело.
У деда баня была настоящая. Он не спеша вынул веник из таза, легонько похлопал по руке, хмыкнул и сказал себе понятную оценку:
– Дошёл!
Артём уселся на верхний полок поглубже, спиной к осиновым стенам, и сразу почувствовал тепло бревна и полка, именно тепло, а не обжигающий накал. Дед взял железный, с деревянной ручкой ковш и, ещё раз взглянув, спросил:
– Готов?
Компаньон мотнул головой. Он подчерпнул полковшичка настоя и плеснул на камни. В бане ухнуло! Вода, казалось, не долетела до камней, а испарилась над ними. В тело ударил жар, пугающе горячий, но быстро отступивший, превратившийся
– Не суетись, милок, отступит. Грейся и дыши ртом, нутро тоже тепло любит, – дед навалился на деревянную подставку на полке и закрыл глаза, с шумом вдыхая полной грудью тепло, заполнившее пространство. Минут через пять он привстал, и, уже не спрашивая, плеснул ещё полковша. И хотя казалось, что тело привыкло, уши снова вспыхнули, и гость опять, закрыв их, наклонился.
– Вот, возьми, шапку надень, а то облезут.
Артём напялил на себя треух и поинтересовался:
– А ты?
– А мне не надо, я так привычный. Шапку на случай держу, вишь пригодилась. – Дед снова шумно задышал.
Так продолжалось ещё минут десять. С каждой поддачей «новичок» наклонялся всё ниже и ниже и, наконец, сполз с полка на лавку, не задыхаясь, нет, а прокалившись насквозь. Видя такое состояние, дед спрыгнул:
– Пойдём, отдышимся.
Парень еле выполз. Казалось, что он летит на ковре-самолёте, то падая вниз с замиранием сердца, то взлетая вверх, а сердце, наоборот, заходится в бешеном ритме.
Хозяин налил ковш кваса и, как больному, поднёс гостю. С жадностью выпив, парень снова упал, закрыв глаза. Через минуту покрылся мелким бисером пота, как после дождя.
«Наверное, всё внутри раскалилось, квас даже до желудка не дошёл», – думал Артём, не чувствуя мышц.
Дед, сидя напротив, с улыбкой повторил:
– Молодец.
Через несколько минут он поднялся и позвал:
– Ну что, пойдем?
Парень не понял.
– Куда?
– Париться!
– Так, а что мы делали?
– Мы мышцы прогревали, – он смотрел иронично и лукаво, – а сейчас будем душу прогревать веником. Лихо из неё выгонять, чистить, так сказать. Вот потом ты всё и почувствуешь.
– Можно, я попозже?
И дед, засмеявшись, согласился.
Что было дальше, «новичок» не видел. Но в парилке ухала каменка, свистел веник и крякал дед:
– А вот так, а вот сюда, а вот ещё чуть-чуть…
И снова ухала каменка и свистел веник.
– Да не может быть, – Артём поднялся минут через десять, думая, что старый наверняка хлещет полок, смеясь над ним, и открыл дверь.
В лицо ударил теперь уже, действительно, жар, словно горячей вспышкой. Дед сидел на полке и, хлеща себя веником, прокричал:
– Не выстуживай, заходи быстрей!
Парень, обалдевший от увиденного и почувствованного, крикнул внутрь этого горна:
– Нет, хорош! Я пас, – и выпал из бани, теперь уже на улицу.
День подбирался. Солнце зашло за край деревни и светило теперь оттуда вверх, а сам горизонт давал уже прохладную тень, ласковую и успокаивающую. Дед сидел напротив Артёма, чистый и побритый, по-старинному в мужских хлопчатобумажных кальсонах, с подтянутым веревочкой животом. Парень уже долго отдыхал в сенях на вмятом диване, дед много меньше, но восстановился он явно быстрей. Непонятно, закалка это старая или привычка, но Артём первый раз в жизни видел такого пожилого человека, так парившегося в бане и сохраняющего при этом ясность во всём.