Булгаков и Лаппа
Шрифт:
— Мне кажется, ты жадничаешь. — Тася вывернулась из объятий. — Хочешь стать певцом, комиком, врачом, писателем — тебе придется менять профессии каждый месяц.
— Да! И во всех я достигну совершенства. Ведь рядом будешь ты.
Михаил зажег свечи в подсвечниках, по стенам и шторам побежали тени.
— Это наша печь, старенькая мебель, вытертый плюш и хромое кресло. Никаких ковров. Но пианино! Пианино непременно должно быть открыто. И на нем ноты! — Михаил поднял крышку, стал ворошить стопку растрепанных
— Ты в самом деле собираешься петь? — удивилась Тася и вздрогнула от гулкого удара.
— Это часы! Почетный старик — все еще аккуратно ходит и каждые полчаса устраивает такой гром! Есть еще одни в маминой комнате, те нежные, тихонько наигрывают гавот.
— А что у тебя в комнате?
— Весь мир — мои книги и письменный стол под зеленой лампой. — Михаил распахнул портьеру, представляя Тасе небольшую комнату с узкой кроватью и письменным столом.
— Вообще-то здесь еще Николка и Ваня спят. Но их вместе с раскладушками на дачу вывезли.
Небольшая комната, постель под клетчатым пледом, полки до потолка, забитые книгами. Тася присмотрелась: Салтыков-Щедрин, Чехов, Бунин, Диккенс…
— И все можно брать? А у нас отец запирает шкаф на ключ. Когда он уезжал, я потихоньку таскала книги. Читала Гоголя, Арцыбашева, Тургенева, Некрасова.
— Все мои книги теперь твои! У нас все будет общее. А сейчас… — Он набрал полную грудь воздуха и выпалил: — Сейчас мы решим главное — как спать на узкой докторской кроватке женатому человеку. — Он лег на кровать и позвал: — Иди сюда!
— Прямо так? — Она взялась за пышный подол вечернего наряда.
— Да. Это самая верная и обязательная примерка, — он лег на бок и протянул руки, — иди сюда!
— Тася прилегла на самый краешек, спиной к нему и поджала ноги. Тела сближались, размягчаясь, как воск, и вот они сомкнулись — Тасина голова на Мишином плече, и вся она поместилась в выемке его бережливо согнувшегося тела.
— Так мы и родились где-то там, на Большой Медведице.
— И всегда будет так… Только… — Тася повернулась на спину и коснулась его губ. — Только, пожалуйста, пусть у доктора будет кровать пошире…
Одежда на полу, на спинке кресла белеет крахмальная рубашка в соседстве с Тасиной блузкой. Сама она нага, коса рассыпана русой волной.
Они разомкнули объятия, подставляя легкому ветерку, влетающему в распахнутое окно, влажную кожу.
— Луна огромнейшая! — Тася вскочила, тонкая, голубая, в серебристой гриве разметанных волос. — Знаешь, она бежала за поездом, все время глазела на меня и обещала: «Тебя ждет он!» Правда-правда!
Тася присела на широкий подоконник, обняв колени руками и подняв лицо к луне.
— Я счастлива. Спасибо тебе, — сказала бледному лику, стыдливо прячущемуся за прозрачное облако. — А звезды, звезды! Огромные… и
— Звезды знают все. — Миша сел рядом.
— Все-все? И что будет?
— Все. — Он обнял Тасю, в поцелуй бросились как в омут. — Они знают, как я тебя люблю.
— А Луна все про меня знает. Вон вся в светлом кругу' и улыбается. Как я тебе.
— Ай, Тасяка! Сегодня же весеннее полнолуние! — Михаил вскочил. — Совершенно отлично! Вот видишь, все за нас.
Он принес вино и протянул Тасе бокал с едва просвечивающим гранатом темным напитком. — Случилось то, что предначертано. Я знал это с самого начала. Теперь мы муж и жена. — Он поцеловал ее сладкие губы. — У нас будет верная, вечная, настоящая любовь. Звезды смотрят на нас, они не подведут.
Тася строго добавила:
— Я думаю, нет, уверена — настоящая любовь может быть только одна.
Михаил рассмеялся:
— Одна! А вот заболей я сейчас или попади под лошадь, ты останешься одна куковать до самой старости?
— Глупости спрашиваешь, Миша — Тася нахмурилась. — Я не останусь одна — просто меня уже не будет. Застрелюсь или приму яда.
— Стоп! Прочь, прочь гадкие слова. Я буду жить вечно. А ты вечно будешь манить меня, зеленоглазая Маргарита. Ты похожа на ведьму, приманила — и я погиб. Сидишь такая вся серебряная и невесомая, словно вот-вот полетишь. О бедный наш инженер Листовничий! Он частенько возвращается за полночь из шахматного клуба. Увидит тебя — и конец! Сбрендит, клянусь. Я же сбрендил.
Тася юркнула под одеяло:
— Скоро утро.
— Завтра мы поедем в Бучу. Я представлю тебя маме и всему семейству. Господи, как ты им понравишься! Постой — нет. Завтра экзамен. Не бойся, я выдержу, я все знаю — это история. Меня никто не завалит.
— Наконец-то я смогу хоть несколько часов провести с тетей Соней. Наверняка она обижается. Я не оправдала ее надежды, не только Фребелем не увлеклась, но и вообще…
— Ты увлеклась мною. Моя мама — ее подруга. А сердится твоя тетя потому, что ее не любит Луна.
— Зато дядя Витя прямо обожает! «Софочка — мой золотой фонд!»
7
К тете Соне Тася попала лишь через несколько дней. Невозможно было думать ни о чем ином, кроме того, что происходило у них с Мишей. Они вместе и безумно любят друг друга. Да, безумно, безумно! Это важнее всего на свете, остальное — суетливая и скучная чепуха.
Наконец случилось. К десяти часам утра, проводив Мишу на очередной экзамен, Тася была на Большой Житомирской. Оделась поскромнее, не хотела выглядеть кокеткой. И вообще, на душе было скверно. Никогда, никогда взрослые, даже такие милые и добрые, как тетя Сонечка, не понимают молодых.