Булгаков и Лаппа
Шрифт:
— Не сейчас! Сейчас я тебя в лавру все равно не поведу. Я поведу тебя… Угадай! Да нет, никаких музеев. Хватит бегать по городу, пора и честь знать. Я приглашаю вас, очаровательная Татьяна Николаевна, отобедать со мной в одном из самых экзотических мест города. Вам повезло, мадемуазель! Перед вами тонкий знаток красивой жизни. Вы… Вы любите красивую жизнь?
— Жутко люблю!.. Ну как в фильмах с Верой Холодной. Колонны такие, ковры и занавеси сплошь золотые! А она шикарная женщина! И вообще… Ты любишь ходить в кино?
— Понимаешь… у меня много иных увлечений и занятий. —
— С эффектами?! — Глаза Таси округлились. — Может… может, пойдем в Купеческий… Там, наверно, не так дорого? В смысле эффектов. — Дома Тасю приучали к экономии, а слово «эффект» намекал на что-то уж совсем дорогостоящее.
— Деньги для меня не имеют значения. — Михаил сделал пренебрежительный жест лихого прожигателя жизни. — Но ресторация в Купеческом — удачный выбор! Выбор знатока!
4
В аллеях парка зажглись цветные фонарики, на подмостках, светящихся среди деревьев, гремели оркестры, манящие запахи закусочных и ресторанов смешивались с ароматами ночных цветов. Нарядные пары прогуливались по аллеям, стремясь к центральной площадке, где за клумбой с алыми бегониями и душистым табаком мелькали огни открытой сцены.
— Здесь выступают лучшие мастера мира, представители всех видов кафешантанного искусства, каскадные певцы, куплетисты обоего пола, рассказчики, комики, мимики и прочие, как пишет афиша, «не лишенные своеобразного дарования персонажи, особенно среди дамского персонала». Но бывает и серьезное. Очень часто дают симфонические концерты.
Тася пошла к эстраде, радуясь хотя бы тому что сегодня, судя по развеселым куплетам, доносящимся со сцены, симфонический концерт не намечался.
— Увы, нам в другую сторону. Пожалуйте-с! — Поддержав Тасю под локоток, Миша свернул на боковую аллею, и скоро перед ними открылся пруд, окруженный темными кущами.
Мостки из круглых бревен соединяли берег с плавающим на воде плотиком. «Цыганский табор» — полукругом перекинулось над входом разрисованное аляпистыми розанами полотнище. Седой цыган обнажил в улыбке золотые зубы и поклонился:
— Пожалуйте, господа!
Несколько простых столов, покрытых пестрыми платками, да полыхающий дымный мангал под навесом составляли обстановку «табора».
— Лучшая кухня в Киеве, — Миша предложил Тасе стул за столиком у самой воды.
— Смотри, лебеди! — Совсем рядом с барьером плавали три грациозные белые птицы.
— Малышки хотят кушать. Они узнали меня. — Миша кивнул птицам: — Пятнадцать минут ожидания, господа водоплавающие, и вы получите свою добычу!
— Чего ж заставлять такую расчудесную пару ждать? Сделаем на всем жару! — Молодая цыганка с низками звенящих
— Даме нежней. А мне поджаристей и соус ваш злобный, зубодробительный непременно! — Миша снял фуражку и всем своим видом показывал, что форма гимназиста — давно пройденный для него этап.
Тася огляделась: четыре столика занимали смачно пирующие компании, мещане или купцы. Дамы слишком громко хохотали и кутали в кружевные мантильки обнаженные плечи так, что можно было сразу же определить сорт этих особ. Миша заметил Тасино смущение, наклонился к ее щеке и жарко зашептал:
— Сюда приходят самые разные люди — знаменитости, большие чиновники и даже иностранцы, но все — инкогнито. Вон видишь двух господ в визитках? Засели в тени в самом углу, а цыганочка наша вокруг них — так подолом и вертит. Персоны! Городская дума.
— Мне… Мне тоже тут нравится… — неуверенно обронила Тася. Место казалось ей подозрительным и вовсе не для солидных людей. Во всяком случае родители ее сюда и близко бы не подпустили.
— Слушай. Сейчас ты поймешь, в чем дело. — Миша придвинул поближе свой стул, задел Тасино колено: — Пардон-с! Так вот что за история. Несколько лет назад здесь обосновался дикий цыганский табор. Жарили на углях свежую конину ворованных в селах лошадей и подавали с сумасшедшим, жгучим соусом. Зачастили сюда всякие подозрительные людишки. Разумеется, полиция не могла смириться с таким положением. Но самая юная и самая прекрасная дочь табора по имени Аза свела своими танцами с ума губернатора Фундуктеевского, а городской голова получил петицию в защиту цыганской кухни от обжор города, и ресторан не истребили.
— А разве гимназистам разрешают сюда ходить? — удивилась Тася.
— А разве ты в своей гимназии делаешь только то, что разрешают?
— Ой! — Тася зажмурилась от волнующих воспоминаний. — Сколько скандалов пережила! Прогуляю занятия — и на каток! Жутко каток люблю! Потом мать за волосы таскает.
— Прямо-таки за волосы? — не поверил Михаил. — Откуда у интеллигентной женщины такие манеры!
— Мама учительница, только когда детей много в семье появилось, она нервная стала. У меня сестра Соня и четыре брата. Все такие горластые. На нервах ей играем. — Тася с удовольствием откусила сочный кусок зажаренного на углях мяса. — Вкусно!
— А у меня четыре сестры и два брата. Лёльке — самой младшей — семь лет. И мы все дружим. У нас весело, как в цирке! А чтобы за волосы — ни-ни! — Михаил бросил неподатливую жилку державшемуся рядом с парапетом лебедю. Тот ловко поймал и заглотил подачку.
Молодой цыган, маленький, кудлатый, с серьгой и, как полагается, в сатиновой кумачовой рубахе, прихрамывая, вышел в центр «зала», раскланялся, присел на табурет, поднял гитару. Струны запели под быстрыми смуглыми пальцами. Раздались одобрительные хлопки и выкрики: «Очи черные»! «Живет моя отрада»! Кудрявый запел высоким, ноющим голосом. Но что-то в этом подвывании проникало в тот уголок души, где таились тоска, и удаль, и бесшабашное отчаяние.