Булочник, булочница и подмастерье

Ануй Жан

Элоди(выдыхая с запрокинутой головой). Нет. Никогда! Отданы обе.

Адонард. Извив этих бедёр вливается в железные мышцы моего живота. О, планеты! Солнцестояние! Прошлым вечером на Реальто, когда мы скользили по Гранд-Каналу в гондоле, это жестокое животное — гондольер, тобой овладел.

Элоди(млея). Адонард! Что ты такое говоришь?

Адонард. То был великолепный триестец, редкий самец. Казалось, он, как ни в чём не бывало, молчаливо гребёт, но я за ним наблюдал… раздев тебя в сумраках, он дважды тобой овладел, не отпуская весла.

Элоди. Это чудовищно!

Адонард.

Нет. Зная, что ты моя, я даже испытал тайное наслаждение оттого, что этот зверь тебя взял. Натурально, если б он сделал движение (я был вооружён), я бы его пристрелил, как собаку. Но мощное желание этой первобытной твари, тяжёлое, как аромат ночи, сгущавшейся вокруг нас на лагуне, делало тебя, в моих глазах, ещё желаннее… (Лаская её.) Цибуля! Цурррупа! Цацока!

Элоди(лишаясь чувств). Адонард! Мой — для меня! Мяу! Кот! Мой кобель! Я лишаюсь чувств.

Адольф выходит из ванной комнаты. Он идёт через спальню и, как ни в чём не бывало, говорит, драпированный в полотенце, словно римлянин…

Адольф. Что ты там делаешь? Ты простудишься.

Адольф выходит, кажется, ничего не заметив.

Адонард(с хищным оком). Натурально, как только от тебя поступит приказ, я его немедленно застрелю. Иль ты предпочитаешь, чтобы я его разорил? Одно слово на Бирже, и его дела придут в полный упадок. На европейском рынке я могу всё.

Элоди. Нет. Я — мать. Я должна думать о детях. Необходимо оставить ему состояние. Теперь уходи!

Адонард. Я заскочу к цветочнику, чтоб ты вечером была цветком из цветов, возлюбленная моя… ты — самая редкостная!

Адонард исчезает.

Звонит телефон. Закутавшись в постельное покрывало, Элоди берёт трубку.

Элоди(в телефонную трубку). Да, он тут. От имени Фессара-Лёбонза? Хорошо, м'сьё Фессар-Лёбонз. Немедленно, м'сьё Фессар-Лёбонз. (Обезумев, кричит в глубину сцены.) Адольф! Это господин Фессар-Лёбонз!

Адольф(появляясь полуодетый, рубашка свисает на брюки, бледный и босиком). В восемь утра!

Адольф берёт трубку. Грозный голос выкладывает в громкоговорители невразумительные проклятья. Это длится долго, звучит ужасающе и время от времени прерывается ответами Адольфа, который, побледнев, стоит по стойке смирно.

Да, господин Фессар-Лёбонз. Безусловно, господин Фессар-Лёбонз. Прошу прощения, господин Фессар-Лёбонз. Я отдаю себе полный отчёт, в том, что я неправ, господин Фессар-Лёбонз, отныне я сделаю всё. Некий провал в памяти, господин Фессар-Лёбонз. Mea Culpa. Нет! Это по-латыни, господин Фессар-Лёбонз! Вы ошиблись. Я хотел сказать, что это моя вина… Так что, я говорю… по-французски, конечно, господин Фессар-Лёбонз! Моё почтение, господин Фессар-Лёбонз, можете рассчитывать… к вашему приходу всё будет в полном порядке. (Вешает трубку и, как ни в чём не бывало, говорит, обращаясь к Элоди.) Можно ли быть пошлее?

Элоди. Подумать только, вместо того, чтобы стать женой служащего, я могла б выйти замуж за Эмиля Волкогона, сына швейных машинок! Сегодня я была бы супругой капитана индустрии!

Не отвечая, Адольф пожимает плечами.

Неся

платья, в чепце и кружевном фартучке, входит щёгольски одетая Служанка.

Служанка. На обед мадам наденет то же платье, что и на скачки?

Элоди. И не думайте, Эрмелина! Я оденусь перед тем, как отправиться на ипподром.

Служанка. Боюсь, у мадам не получится. Мадам, без сомнения, запамятовала, но мадам с супругом принимают на обед его превосходительство консула Оверни.

Элоди. Боже! О чём же я думаю? Сию минуту зовите Альфредо и позвоните цветочнику, пусть займётся цветами в настольную вазу.

Служанка звонит в колокольчик и возвращается, чтобы разложить платья на кровати.

Служанка. Вуаля. Когда мадам решится, тогда и решит. В чайнорозовых кружевах мадам ещё женственней, но она такая великолепная дама в тесном платье из муаровой тафты.

Элоди. Эрмелина, сегодня скачут не на гран-при! Будничные бега.

Служанка. Однако, учитывая положение мадам, мадам полагается быть самой элегантной, мадам хорошо знает об этом.

Входит метрдотель.

Метрдотель. Мадам позвонили отдать приказания?

Элоди устроилась в кресле «бержер (пастушка)» (в стиле Людовика XV); присев, Служанка остригает ей на ногах ногти.

Элоди. Альфредо, у меня совсем выскочило из головы… его превосходительство консул Оверни приедет к нам сегодня обедать.

Метрдотель. Пусть незначительные огрехи памяти никогда не беспокоят мадам. Я самолично не позволил себе забыть об этом. Шеф-повар приготовил мадам два набора на выбор. (Достаёт из кармана две картонки и с достоинством читает.) Рыба Тарб дё Греньер в аберлановом соусе [1] Утиный гриньяс каньятон дё Гран-Дюк Гравелотовый хищный горошек Салат Сыр Грушевый джемазон (или павилдос) по монмашунски Или нечто попроще: Сорб дё Прессэр в кубатосах Грассан дё Премонтре в кобелином соусе Крокетты Мишетт Салат Фрутти Тутти Кванти

1

Следующий набор блюд представляет собой пародию на лишённые смысла названия кушаний, восполняющие изящество самой кухни, плод пустой фантазии Элоди; в словах отсутствует даже намёк на продукты, из которых блюда приготовлены, только в первом прослушивается рыбный соус, а во втором речь идёт, видимо, об утке. Croquettes, это просто-напросто пища для кошек или собак. Последнее блюдо во втором наборе может быть понято, как разнообразные фрукты или намёк на то, как ещё говорят, «фротти-тутти-кванти», с сексуальной аллюзией, т. к. frotter, по-французски означает «тереть» (Примеч. пер.)

Входит Горничная. Она не кажется удивлённой, и довольно грубо спрашивает…

Адэль. Как же, мадам, на остатки телятины я беру на базаре спаржу или горох?

Элоди. Он упал в цене?

Адэль. Кто? Горошек-то? Нет, мадам, пока молодой…

Элоди. Тогда спаржу берите!

Адэль. Но её ни месье не любят, ни дети.

Элоди. Вот и хорошо! Избавимся от лишней покупки, на вечер ещё спаржи останется.