Бульвар Постышева
Шрифт:
Павел Петрович Постышев, судя по его биографии, появился в Иркутске после каторги в Одна тысяча девятьсот двенадцатом году в двадцатипятилетнем возрасте. И протолкался здесь почти шесть лет. Чем он тут промышлял и на что жил? — в биографии точно не сказано. Сдается мне, ничего хорошего не делал, так как официальные источники сообщают: «вдохновенно ведет партийную работу, борется за претворение в жизнь решений Пражской конференции РСДРП, направленных на очищение пролетарской партии от оппортунистов». Чушь какая! Парень с «волчьим билетом», на работу не берут, а он
Дальше ещё хлеще: «После того как в ночь с 13 на 14 июня 1918 года в Иркутске вспыхнул белогвардейский мятеж, оставив Иркутск, красногвардейцы под командованием П.П. Постышева организованно прибыли в Верхнеудинск, а затем в Хабаровск». Каково? Организованно и под командованием. Да линяли они, только шубы заворачивались, не смотря на летнюю, теплую ночь. Во, нам бошки-то дурили!
Всё бы ничего, но товарищ Постышев стал членом Политбюро ЦК ВКП(б) и членом ЦИК СССР и, всплыв на Украине, осел в городе Харькове.
Дословно:
«Память народная сохранила немало примеров, показывающих, как умел Павел Петрович по-ленински вникать в самые различные дела, усматривая в них государственный смысл.
Харьковчане рассказывают: его видели однажды терпеливо стоящим в длинной очереди у кассы городского сада. Купив билет, стоивший 50 копеек, Постышев прошел в сад, обошел все его уголки, а на другой день поставил перед руководством города вопрос: за что берем с трудящихся деньги? За воздух?
Через некоторое время сад лишился своей высокой ограды, был благоустроен и превратился в одно из любимейших мест отдыха горожан».
Умение вникать по-ленински, для любого члена — это талант. Даже, дар! Можно живо представить, как Павел Петрович, как член, вникая, пытается пройти мимо старушки-контроллера.
— Ваш билетик? — спрашивает она.
— Ты что — не видишь? Я же член! Я вникаю по-ленински! — с негодованием говорит ей Павел Петрович.
— Много вас таких тут ходит. Приобретайте билет, — говорит ему бабуля, рожденная ещё при Александре Македонском.
— Ну, старая буржуйка! Запомню я тебе! — злится Петрович и отходит к кассам.
— Мне билет! — говорит он кассирше, протягивая мелочь.
— Слышь, мужик? В очередь встань! — говорят ему мужики, с детьми на руках.
— Я член Политбюро! — представляется всем Павел Петрович.
— Вот именно! — отвечают ему люди. — Не встанешь в очередь, куда-нибудь тебя члена засунем!
Их много. Они революционно настроены. Ничего не поделаешь — приходится вставать и «терпеливо» стоять.
Вот что ему в саду надо было? Сдается мне — подружку потерял? Все уголки обошел — пусто. Видимо ушла, так как теперь кассирша и старушка-контроллер безработные. А городская казна оскудела. Куда делся металл высокой ограды городского сада? И во что превратился сад, став излюбленным местом горожан?
Это ещё не всё. Читаем:
«Постышев ходил по улицам, наблюдая за работой транспорта, за санитарным состоянием дворов. Как-то рано утром он пришел на трамвайную остановку на Юмовской улице, где к тому времени скопилось много рабочих, спешащих
Рассуждаем логично.
Вопрос: Как и почему попал Павел Петрович рано утром на Юмовскую улицу ждать трамвай, если членам Политбюро и ЦИК положен служебный автомобиль?
Несколько вариантов ответа:
А) возвращался от любовницы;
Б) всю ночь бухали и играли в карты с партийцами;
В) его там не было — он всё сочинил.
* Подсказка: В любом случае он должен быть с похмелья, так как действие происходит утром на Украине. На Украине много самогона. (И сала!) И сала, конечно. А утром — все с похмелья, и ни только на Украине.
Дальше думайте сами!
И на закусочку:
«Нередко можно было видеть Постышева обедающим в заводских столовых. И после каждого такого обеда рабочие подмечали, что в столовой, как правило, становилось чище, борщ подавали наваристее».
Молодец! Он ещё и жрал на халяву в заводских столовых. В стране голод, разруха после гражданской войны. Поволжье, Украина голодают. Члены отправляют отобранное у крестьян зерно в Германию, как решил Великий Ленин. А Паша нашел нормальный выход — жрать на халяву в заводских столовых. И даже не соизволил придумать себе какой-нибудь повод, там появляться, например, с проверкой по линии санэпиднадзора или ещё что-то. Просто приходил и жрал! И становилось, разумеется, чище в заводских столовых «после каждого такого обеда»! Насчет борща — не знаю! Не уверен! Полагаю, только для Петровича готовили наваристый, а остальные лишь с завистью глотали слюну.
Петровичу приносили приборы, салфетку, желали приятного аппетита.
Он с шумом садился за стол, кряхтел, затыкал салфетку за подворотничок.
— Итак-с, начнём! — говорил Павел Петрович, потирая руки. — Людочка, горчички принеси.
Вывод: Паша — скотина. Но бульвар его именем уже назван. Следовательно, Постышевскими мы были не по убеждению, а по месту проживания. Так сказать, географически. И, заявляю прямо, лично нам нравился наш Бульвар и его окрестности.
Осенью берёзы татарского кладбища роняли желтые листья на ещё зеленый ковер травы меж могилок без оградок с памятниками из песчаника и с выбитой на них непонятной вязью и полумесяцем. Рябины и боярышник алели спелыми ягодами, меж ними школьники в новых костюмах курили то тут то там.
Зимой, когда парила, замерзая, Ангара, на горизонте за рекой висело огромным розовым шаром холодное солнце. А мальчишки рубились в хоккей, несмотря на морозы.
Весной ручьи глубоко прорезали ледовые дороги возле домов, по ним можно было пускать кораблики и всю ночь слушать, как ревут застрявшие в трещинах машины.
На реке тоже таял лед, и кого-нибудь обязательно и в этом году на льдине уносило.
В мае Бульвар утопал в белых цветах молодых яблонь и груш.
Чайки с приветственным криком скользили по воздуху над головами, и становилось ясно, что точно уже наступила весна.