Бульвар Постышева
Шрифт:
— Давай напугаем Серегу.
— Давай, — говорю. — Как?
— Он сейчас постучит, я лук оттяну, а ты резко дверь открой. Он увидит лук — извиваться начнет.
— Давай! — соглашаюсь я.
Берем стрелу с набалдашником, подходим к двери, ждем.
Стучит.
Вова оттягивает лук, стоит, чуть подавшись вперед, как положено, я резко открываю дверь. Никого!
Вдруг из-за косяка выскакивает Чума — напугать нас хотел. «Ам!» — орёт. Напугал! Вова вздрогнул и выпустил стрелу.
Стрела точно куда-то в лоб или в глаз Чувашу как жахнет!
— А-а-а-а!!!!! — орет Чума, схватившись за глаз.
И смех, и грех — мы ржём, как дураки, он орет, как потерпевший! Мы хватаем его за тулуп и пытаемся затащить в квартиру,
— Ну, что — напугал?
С снова ржать.
— Напугал, — отвечает он.
И давай ржать вместе с нами.
Так и катались по полу минут двадцать, чуть животы не надорвали. Дурашка — пошутить хотел. Пошутил.
Серега любил Высоцкого слушать и Северного уважал. А когда научился на гитаре брынькать — всех доставал: «А я один синдю на плинтуаре тёмной ночью!»
Лапа у него была сорок пятого размера при небольшом, в принципе, росте. Приходилось всё время в клешах ходить. Ну, не везло брату по жизни. То стрелой в лоб засандалят, то паука за шиворот кто-нибудь кинет, а кто-то возьмет и хлопнет по спине — паук в лепёшку. Однажды на физкультуре с турника свалился — руку сломал. Полгода зарастала. Постоянно какие-то неприятности.
Полы они как-то с матерью дома покрасили. Вова пришел. Пока сидели, судачили, Серега бертолетову соль на пол просыпал. Вова сидел, спичками баловался, искра отскочила, Серый дернулся — ацетон на соль пролил, снова «А-а-а!» — полкомнаты полов выгорело. Такая же неприятность с порохом была. Только там диван пострадал от искры.
Каратэ он не занимался. Его больше привлекала работа по дереву. Здесь он умел — ничего не скажешь. Трудовик им гордился.
В Армию Серёгу провожали, напились все, как свиньи. Серёга всё хотел тост двинуть, но как начнет вставать, обязательно об рога ударится. Над его головой к стене оленьи рога прикручены были. Так мы и не узнали, что он сказать хотел. Ушел в Армию на два года, а вернулся через семь. Ну, тотально не везло парню. Думали, может, уже отпустило, после срока-то? Ай — нет. Ещё одна история смешная.
Серега с другом частный дом купили. Решили свиней выращивать. Предложили преподавателям Политеха свои услуги. Уговор такой: они покупают поросят и корм, Серёга с другом за ними ухаживают и выращивают их до осени, осенью два поросенка им за работу. Нормальные условия — по рукам.
Выращивают они поросят, кормят, ухаживают, появляется Вова.
— Давай, — говорит, — я поросят анаболиками проколю, моментально вес наберут.
Серёга с другом не решаются — вдруг подохнут от химии.
— Давай только ваших двух, — предлагает Вовуня.
Это другое дело — своих, не страшно.
Осенью преподаватели приезжают, смотрят: все свиньи маленькие, а два хряка огромных ходят.
— Вы, что, — говорят, — за наш счёт своих чушек откормили?
И забрали у них здоровых поросят. На этом эпопея со свининой завершилась.
А, ещё — чуть не забыл! Ранние фильмы с Высоцким видели? «Вертикаль», про Диму Горина, про Варьете — всё такое? Вот, Серёга, точь в точь, внешне, как Высоцкий в этих фильмах. Это — Я вам говорю! (И, постучав ногтями по зубам, произносится для убедительности: «Ня-а, ню-у, дыж-ж Зорро!»)
Саня Малых
Ещё один наш одноклассник. Мы уже о нем говорили, когда про цепь разговор был. Саньку мы звали Рифлёный, коротко Риф. Но так его называли, только когда баловались. А вообще-то, чаще Саня. Кожа у него на лице была такая, как сейчас у президента Украины
Саня играл в волейбол. Лучше всех нас играл. Но так, как волейбол не культивировался в нашем дворе, то мы и не старались Саньку догнать. Зато вот в школе, когда в десятом классе пришла пора рубиться за первенство школы, благодаря Саньку мы заняли первое место. Правда, Плиса был главным судьёй.
Если надо было подраться, тут Саня всегда был на месте. Шумные компании не любил он пропускать. В общем, пацан, как пацан.
Индивидуальной особенностью Александра было то, что он совершенно не мог держать в себе выпитое спиртное. В школьные годы он очень сильно этим грешил, но как человек разумный, не делал из этого трагедии, а наоборот, очень хорошо шутил, используя свою особенность. Напьемся, бывало, где-нибудь в гостях, а наутро все удивляются, почему в подъезде потолок заблёван? Или так: Саньку спать уложим, а сами знаем, что подходить к нему не стоит до утра. Пусть лучше спит. Нет же, найдется какая-нибудь гнусятина, которая Сане скажет: «Подвинься!» — «Отвали!» — резонно ответит ему Риф, а тот: подвинься да подвинься. Саня, конечно, подвинется. А утром сосед по кровати весь в макаронах орёт: «Хули ты наделал?»
Семья
Несмотря на всю свою занятость, мне всё равно приходилось иногда бывать дома. Как минимум, нужно было Аньку — мою сестру — забирать из садика и тащить домой, как раз в самый разгар футбольного матча или хоккейных баталий, или ещё чего. Это сильно доставало! Некогда было ходить домой.
До переезда на Постышево мы сменили две квартиры.
Вначале мы с матерью жили возле автовокзала в кирпичном доме без отопления и канализации на третьем этаже. В памяти ничего светлого не осталось от тех лет — мать вечно пахала, чтобы прокормить нас, потому что похоронила моего родителя и своих родителей в возрасте, когда ей самой стукнуло чуть больше двадцати лет. И в такие-то годы остаться одной? В тумбочках было море фотографий гробов, заплаканных лиц, покойных родственников и облигации какого-то мифического займа, которыми я играл, как денежками. Туалет был на улице. Копоть покрывала снег: печки приходилось зимой топить. Соседи возвращались из сталинских лагерей, часто были и пьянки, и драки в соседних подъездах. Шпана шныряла по дворам, с автовокзала постоянно слышался металлический голос, говоривший о том, куда отправляется автобус — это было бесконечно. А вокруг стояли сараи, сараи, сараи. Соседний дом, где жили усталые люди, впоследствии оказался домом-музеем декабриста Волконского. А в то время это был просто клоповник. Школа, правда, была рядом, но в ней я проучился до половины четвертого класса.
Летом любимым развлечением «жителей автовокзала» было две игры: днем это «В пожар», вечером — в «Шестьдесят шесть» за освященным электрической лампочкой столиком, на улице, меду деревьев рядом с песочницей, где обычно и ставили столики.
Мужики брали кольцо от печи, отметив квадрат банка и, поставив в него монеты, «решкой» вверх, отходили на известное им расстояние и чертили ногой полосу на земле. От этой полосы, нужно было кинуть кольцо в банк так, чтобы оно разбило столбик монет. Если в банке ни одна монета не переворачивалась на «орла», у кидающего была возможность перевернуть монету ударом ребра кольца по монете. Перевернул — монета твоя и у тебя еще одна попытка. Если все переворачивались — он забирал все. Тот, кто смазал по банку, передавал кольцо другому — его очередь кидать. И так далее. С утра до поздней ночи, пока видно куда кидать, звенела мелочь, и стукалось о землю и мелкие камешки печное кольцо. Счастливцы забирали банк, не довольные спорили, зрители помогали спорить. Поэтому так много было погнутых монет в торговом обороте в районе автовокзала в конце шестидесятых годов.