Бумажная звезда

Хейз Мэри-Роуз

Маму успокаивало только то, что доктор Уилер пробудет в их стране года два-три, ну от силы пять лет, а затем вернется туда, откуда приехал, и оставит их в покое.

— Чай готов, дорогая, — услышала Вера голос матери, словно прочитавшей ее мысли.

— Вот черт! — в сердцах воскликнула Вера, отбрасывая ручку с пером. Девушка ненавидела эти чаепития. Каждый день она клялась себе, что не положит в рот ни крошки бисквита, и каждый день нарушала данную клятву. Папа, который считался инвалидом, поднимался к чаю, и мама устраивала

из этой церемонии целое представление.

Она, переодевшись в лучшее коричневое с белым платье и серый вязаный кардиган, усаживалась во главе стола и разливала из серебряного чайника, принадлежавшего еще бабушке, душистый чай, передавая Вере самые разнообразные булочки, пирожные, печенье и бутерброды.

А Вера ела и ела. Такая сосредоточенность на еде помогала игнорировать рассказы отца о его самочувствии и вздохи мамы по этому поводу. У папы были гипертония, бессонница, закупорка вен, непроходимость кишечника и множество других самых разнообразных болезней, и он почти постоянно лежал в окружении лекарств и медицинской аппаратуры на своей кровати в дальней комнате на первом этаже, поднимаясь только к чаю.

Вера не разделяла озабоченности матери по поводу здоровья отца. К ее стыду, все в ней восставало против такой демонстрации своего нездоровья, и чтобы заглушить в себе стыд, девушка машинально ела все, что попадалось под руку.

Сегодня, как, впрочем и всегда, она ела, не замечая вкуса еды.

После чая отец возвращался к себе в комнату, измерял температуру и давление, записывал показатели в дневник, чтобы утром сообщить их по телефону доктору Уилеру. Трубку снимала медсестра, вежливо, но без особого энтузиазма принимавшая эти данные. По мнению мамы, сестра была такой же бессердечной, как и сам доктор Уилер.

Вера помогла матери вымыть посуду и приготовить ужин, затем тоже ушла в свою комнату. У нее оставался еще час свободного времени до того, как приготовить отцу ванну и перестелить ему постель.

Она глядела на лежавший на столе рисунок с изображением Дианы Старр, которая с победоносным видом стояла перед роскошным особняком лорда Адольфуса.

Вера принялась раздеваться, предварительно перевернув рисунок. Что подумает о ней Диана?

Девушка посмотрела на свое отражение в зеркале: юная грудь уже заплыла жиром, на животе складки, выпирающие ягодицы. Вера заплакала. Как, должно быть, Диана презирает ее! Но что она может с собой поделать?

Вера не могла понять, почему ее всегда тянет есть, даже когда отступает чувство голода.

Презирая себя. Вера выдвинула ящик стола и достала стратегические запасы. Затем стала поспешно засовывать в рот шоколадные батончики «Марс», наблюдая в зеркало, как приторная масса растекается по губам, течет по подбородку, смешиваясь с потоком слез.

Как же девушка ненавидела все это! Ей совсем не хотелось быть Верой Браун. Вот бы стать Дианой! Вера продала бы душу дьяволу, лишь бы денечек

провести с Дианой Старр.

Компания «Тредвелл комьюникейшенз нетворк» занимала сороковой этаж небоскреба на Мэдисон-авеню.

Главный вход с неоклассическими фронтонами и дверями высотой в двадцать футов, сделанными из двухдюймового стекла с бронзовыми переплетами, вел в просторный мраморный вестибюль, заполненный снующими от дверей к лифтам и обратно людьми.

Приемная администрации компании располагалась на тридцать девятом этаже и представляла собой просторное, застланное зеленым ковровым покрытием помещение, в котором нежные звуки транслируемой по радио музыки перемежались с телефонными звонками и гулом работающих лифтов.

Дверь одного из них бесшумно открылась, и оттуда вышел подросток с черными, длиной до плеч волосами. Он был приятной наружности, с тонкими чертами лица и темными, полными тревоги глазами. Его загар резко контрастировал с мертвенно-бледными лицами жителей зимнего Нью-Йорка.

Легкой, изящной походкой он подошел к выполненной из огнеупорной пластмассы стойке секретаря. Женщина лет тридцати, вышколенная, с бесстрастным, застывшим лицом, наводившим на мысль, что и она также является частью мебели, холодно посмотрела на него.

— Пожалуйста. Мне хотелось бы повидаться с мистером Тредвеллом, — сказал подросток и поспешно, словно опасаясь, что она не знает имени президента своей компании, добавил:

— мистером Слоуном Сент-Джоном Тредвеллом.

— Да, сэр, — ответила секретарь с заученной профессиональной улыбкой. — Попробую выяснить, на месте ли он.

Как о вас доложить?

— Скажите, что его сын хотел бы с ним увидеться.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Секретарь сняла трубку белого телефона и доложила:

— Здесь сын мистера Тредвелла.

Мальчик не сел, как было предложено, а продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу и глядя на секретаря потемневшими от волнения глазами.

— Мне очень жаль, — сказала женщина, положив трубку, — но он сейчас на совещании. Мисс Геррити сказала…

Всегда одна и та же история: никому нельзя беспокоить президента компании, когда тот на совещании, особенно членам его семьи с их мелкими будничными проблемами.

Но на этот раз случай особый. Дело очень важное и не терпит отлагательства. Отец скоро сам убедится в этом.

Мальчик извлек из кармана узких джинсов вскрытый конверт.

— Мне не нужна мисс Геррити, — сказал он. — Я хочу лично переговорить с отцом.

— Нет, сэр. — Секретарь подняла руку, как бы защищаясь от назойливого посетителя. — Мне сказали, чтобы вы ждали здесь. Мисс Геррити появится с минуты на минуту.

— Не обращайте на меня внимания. Я сам знаю дорогу.

Мальчик решительно направился в коридор, ведущий к личному лифту президента компании, чтобы подняться в его офис, расположенный на крыше небоскреба.