Бумажные души
Шрифт:
– Здесь люди часто едут головой, а то и вовсе такими сюда попадают, – сказала надзирательница. – Но мне лично кажется, что он не настолько чокнутый.
Пер Квидинг
“Жизнь и смерть Стины”
(отрывок)
Стояло холодное сентябрьское утро. В шесть часов Стина покинула Стокгольм и пешком направилась в Сёдертелье. Она никогда не сможет сесть на поезд или в тарантас: ее сильно укачивает, к тому же слишком многие норовят заглянуть
У почтового столба в Норсборге, откуда дорога вела к замку Стурехув, Стина присела в канаву, чтобы отдохнуть. На гранитном столбе было выбито: “До Стокгольма 2 мили”.
Кузен Аксель в последнем письме написал, что увел лошадь с какого-то двора неподалеку от Стурехува. Может быть, Аксель даже добрался до Гётеборга и успел подняться на борт почтового парохода. Или он и вовсе уже в Англии.
Несколько дней назад Стина заночевала в леске под Тивиденом. Она достала книгу и осторожно стряхнула паука, который заполз на обложку. Единственная книга, которая сопровождала ее по пути из Витваттнета, сначала обреталась в стокгольмской ночлежке под матрасом, лежала на ночном столике в госпитале и наконец оказалась на шерстяном одеяле в вестерготландском лесу.
“Драгоценности королевы” пообтрепались, переплет наполовину отстал, обложка повисла, некоторые страницы порвались, их покрывали пятна сырости. Стина гадала, переживет ли книга путешествие в Миннесоту.
Стина устроилась под лапами пихты и раскрыла книгу наугад. В леске царил сумрак, и Стина с трудом различала слова. Лунный свет едва просачивался сквозь густые кроны елей, но Стине это не мешало: она знала книгу почти наизусть.
Разобрав номер страницы, она поняла, что читает четвертую часть – ту, где полиция пытается дознаться, кто Тинтомара: мужчина или женщина. Осмотр производят два хирурга; первый вообще отказывается видеть в Тинтомаре человека. Андрогин для него – просто животное. Но второй врач не склонен к простым толкованиям. Он спрашивает себя, не является ли это существо небесным животным, animal coeleste.
В юности Стина часто не спала ночами, размышляя, что это за animal coeleste. Слова и фразы, написанные в книге, ей ничего не объясняли.
Но чем усерднее она перечитывала “Драгоценности королевы”, от первой до последней страницы, тем яснее осознавала: истина, содержавшаяся в книге, была в ненаписанных словах, между строк.
“Как будто за пределами языка есть еще один язык”, – думала Стина. Уже написанное словно продолжает писать себя само, в душе того, кто читает.
Поистине божественно.
И пусть ночная темнота скрыла слова и фразы; книга уже научила Стину, что живущему на земле не дано постичь великую тайну жизни, смерти и человека.
Книга научила ее, что animal coeleste есть изначальное творение. Мы все были такими, пока не разделились на мужчин и женщин и не оказались на земле.
Тинтомара ходит по земле, но словно бы продолжает жить на небесах. Ни одному
Поступки Тинтомары безгрешны, думала Стина. Сон уже начал подкрадываться к ней; ее окутывал запах хвои. Никакой закон, никакая мораль не в силах помешать Тинтомаре следовать своей воле, своим инстинктам.
Она может украсть, даже убить – и останется невинной.
Стина закрыла книгу, уложила ее в котомку и закуталась в одеяло. Она еще достаточно молода, чтобы верить в мир лучший, нежели покинутая скотобойня. Мысли уплывали, возвышались, оборачивались грезами.
Глава 29
Тюрьма предварительного заключения Крунуберг
Луве сразу понял, почему мальчика, сидевшего в допросной, принимали за девочку.
Длинные вьющиеся волосы обрамляли овальное лицо с высокими скулами. Четко очерченные губы, маленький нос, а щетины и признака нет. Унылая серая роба из тех, что делали большинство заключенных безликими, в случае Каспара, наоборот, лишь подчеркивала черты лица.
Фотомодель, подумал Луве. Одна из тех девушек, которых время от времени выхватывают из толпы модельные дома и чью молодость крадет подиум. Или женский вариант… Как же его звали?
Луве помнил тот итальянский фильм семидесятых, в нем еще играл шведский мальчик, которого внешность и привела в жернова киноиндустрии.
“Смерь в Венеции”? Да, точно.
Луве с Лассе и Олундом стоял в звукоизолированном помещении с односторонним зеркалом и смотрел на допросную, где он собирался беседовать с Каспаром.
– Пауков, видите ли, он ест, – сказал Олунд. – А от запаха фрикаделек его, видите ли, чуть не рвет.
Каспар никак не соответствовал представлениям Луве о Маугли. В нем, конечно, было что-то дикое и необузданное, но в то же время он выглядел невинным, неиспорченным.
Мальчик сидел в допросной совершенно спокойно и ничего не предпринимал.
– Все зависит от того, в какой культуре живешь, – заметил Лассе. – Каждому же свое. В насекомых полно белка и других полезных веществ.
Мальчик смотрел перед собой пустым взглядом, и все же в темных глазах, которые казались Луве враждебными и в то же время манящими, была странная тоска.
– Я сам лет семь-восемь был вегетарианцем, – продолжал Лассе. – Бывшая жена настояла. Поначалу мяса хотелось, но года через два я начал по-другому воспринимать его запах. Свинина пахла особенно противно. Почти как дерьмо.
Олунд поморщился, взглянул на Луве и кивнул на зеркало, за которым была допросная.
Луве вдруг усомнился, что готов к обычному собеседованию. Нет, опыт у него имелся: разговорить некоторых девушек из “Ведьмина котла” было, мягко говоря, нелегко. Почему от этой беседы надо ждать чего-то другого? Луве надеялся, что содержимое портфеля, который он сейчас держал в руке, ему поможет.
От Каспара трудно было отвести взгляд; у Луве из головы не шел тот мальчик из фильма.
– Кто-нибудь из вас смотрел “Смерть в Венеции”? – спросил Луве из чистого любопытства. Лассе кивнул: