Бумажные крылья
Шрифт:
Звериные глаза полыхают так, что я обугливаюсь до костей. Теперь и в них плескается злость. Задела. Впервые увидела, как задела.
– Выходи из машины.
Всю остальную дорогу мы ехали в тишине. Он врубил музыку на всю громкость. А мне не верилось, что я могу его вот так разозлить. И вспоминались слова Ларисы «он повернут на тебе». Неужели это правда? Бросала взгляды на его профиль и сильно сжатые челюсти. Но ненависть не обжигала, как раньше. Может, потому что он перестал меня ломать. Я наивно в эту секунду решила, что перестал. Огинский привез меня в город и водил по магазинам дотошно и долго. Заставлял примерять
Когда я вышла к нему в черном платье с золотыми вставками, он вдруг резко встал с кресла. И при всей моей ненависти к нему сердце вдруг сильно заколотилось в горле. Этот голодный взгляд заставил задохнуться от ответной волны какого-то странного триумфа… что вот это чудовище ТАК на меня смотрит. Обошел со всех сторон, заставляя выровнять спину. Продавщицы крутились вокруг, но он вдруг им приказал.
– Пошли вон. Пусть нас не беспокоят.
Я опасливо обернулась, а он остановился позади меня, и теперь я видела нас обоих в зеркале напротив.
Достал из кармана бархатный футляр, извлек из него ожерелье из золота с черными камнями. Повел им по моему плечу, заставляя вздрогнуть от касания металла к коже. Надел мне на шею и не торопясь застегнул. Из зеркала на меня смотрела совсем другая женщина. Не я. И от нее дух захватывало… она точно не могла быть мною, и бешеный взгляд Огинского смотрел на нее в жажде сожрать. Мне даже показалось, что он может оскалиться, как хищник, и впиться клыками мне в кожу.
– Если грязь облачить в золото, она уже не так отвратительна, верно, Ольга? Тебе ведь нравится ощущение тяжести драгоценностей на своей шее? Я могу осыпать тебя ими с ног до головы за все твои «да».
– Сколько не облачай грязь в золото, она все равно останется грязью, – ответила я ему, глядя в глаза через стекло.
Набросил мне на плечи кружевной черный шарф. Так, словно делал это с другими женщинами и довольно часто.
– Твоя красота завораживает, Ольга. Ты ядовитая маленькая дрянь, которая сводит меня с ума и заставляет желать причинить тебе боль. Много боли. С тобой не выходит «не так». Ты сама заставляешь зверя срываться с цепи… и знаешь, что… – сдавил мою руку чуть выше локтя, – ему это нравится. Ведь это дает право рано или поздно порвать тебя на куски. Грязь, значит?
Резким движением развернул к себе и впечатал в зеркало, сдернул верх платья на талию, задохнулась от прикосновения холодного воздуха к голой коже.
– Не смей! – всхлипнула и с какой-то совершенно безумной надеждой подумала о продавщицах там за дверью.
– Один крик и там снаружи кто-то умрет. Ты хочешь взять на себя такой груз вины и настолько испачкать свою совесть….она не тело, ее не отмоешь в ванной?
Я смотрела на него исподлобья, чувствуя, как волны страха накатывают издалека.
– Чего ты хочешь от меня?
– Оставить на тебе пару пятен, малышка. Сними трусики и засунь их себе в рот.
Отрицательно затрясла головой.
– Снимай.
Внутри все похолодело.
– Я сказал – снимай,
Медленно стянула трусики, дрожа от ужаса и глядя ему в лицо. Все очарование испарилось и стало нечем дышать от паники. Он отобрал у меня скомканное черное кружево.
– Открывай.
Качнула головой, чувствуя, как начинают наворачиваться на глаза слезы.
– Мой член или твои трусики.
Открыла рот, проклиная его, содрогаясь от бессильной ненависти, ужаса и надвигающейся истерики. Как можно быть в одну секунду до сумасшествия обаятельным и уже в следующую превращаться в ублюдочного психопата. Огинский с выражением дичайшего наслаждения на лице засунул мне в рот кружево, поворачивая лицо к себе и глядя в глаза, повел пальцами по моим волосам.
– Золото и грязь…
И, сдернув с моей шеи шарф, сильно надавливая колючим кружевом, повел им по моей шее вниз к соскам, почти болезненно потирая самые кончики.
– Раздвинь ноги, Ольга. Я хочу играться. В тебя. Сейчас.
ГЛАВА 20
Он смотрел на меня снизу вверх диким взглядом, как никогда раньше до этого. Взглядом, от которого бешено колотилось о ребра сердце, и казалось, что еще ни один мужчина никогда так не смотрел на меня. Лежит поверх покрывала в футболке и спортивных штанах, костяшки пальцев сбиты до крови, а на стене вмятины от его кулаков. В груди драть начинает, когда думаю, на что он хотел себя обречь, разыгрывая передо мной свои идиотские спектакли.
– Какими судьбами, Ольга Михайловна, да еще в таком виде?
Мокрое платье облепило все мое тело и просвечивало такое же мокрое нижнее белье.
– Твой цирк не сработал, ясно? Детское упрямство. Ты совсем еще мальчишка.
За руку меня схватил и с такой силой дернул вниз, что я чуть не упала.
– Никогда не называй меня мальчишкой, – прошипел мне в лицо.
– Мальчишка, – а сама пальцами веду по его скулам, – такой глупый, совершенно глупый мальчишка.
Вытирает с моих щек капли дождя, ведет пальцами по губам и привлекает ниже к себе, заставляя почти лечь ему на грудь.
– Я мокрая вся, – шепчу ему, пока он стаскивает с моих волос резинку.
– Еще не всяяя, – нагло так, прямо в губы, – но будешь. Обязательно будешь.
И на рот мой набросился. В этот раз я уже ждала этого бешенства, этой агонии страсти, от которой начинают дрожать колени и сыплются искры из глаз. А он языком вбивается глубже и волосы мои мнет, тянет, сжимает. И меня ведет от этого, меня просто трясет в лихорадке от мгновенно вспыхнувшей жажды, ловлю его губы пересохшими губами, жадно кусаю язык, потеряв весь стыд и контроль. Отрывает от себя, удерживая сзади и глядя в глаза, облизывая влажные губы и тянет вверх, заставляя приподняться, чтобы зарыться лицом в мое мокрое платье, кусая вытянувшиеся от холода и возбуждения соски через мокрую материю. И я впиваюсь пальцами в спинку кровати, изгибаясь, чтобы подставиться его рту, чувствуя, как он нервно дергает вниз край декольте, путаясь в пуговицах. Застонал сам, когда поймал голый сосок ртом, втянул в себя, а я голову его руками к себе прижала, закатывая глаза от удовольствия. Дааааа, я хотела его рот там. Я хотела его везде на себе. Я бредила, с ума сходила по его порочному рту с этими пухлыми губами. И меня всю подбрасывало, когда он сильно втягивал сосок в рот.