Бумажный грааль

Блэйлок Джеймс

5

Дом дядюшки Роя стоял в конце Барнетт-роуд, притулившись к самому пихтовому лесу, который, казалось, взбираясь на холмы, тянулся вечно. Викторианского вида ветхая постройка нуждалась в покраске. Пряничные завитушки потрескались, местами развалились и висели теперь на ржавых гвоздях. Кто-то начал подлатывать дом, ошкурил и местами восстановил деревянную резьбу, но делал это наспех и, судя по всему, давно; шаткие леса у западной стены, где кто-то когда-то зачищал свесы крыши, поблекли от дождя и ветра. Двор был заросшим и бурым от сорняков, среди которых валялись пожелтевшие газеты – с них даже не сняли почтовую резинку.

Говард

заглушил мотор, но остался сидеть в кабине. Он еще был сыт оладьями с беконом и успел за утро постирать и высушить охапку одежды. Все мелкие дела переделаны. Он прибыл в конечную точку своего пути, готов постучать в дверь дядюшки Роя и представиться: блудный племянник с юга. Наконец он испытал облегчение. Он снова с семьей, и каким бы запущенным ни выглядел дом, было что-то утешительное в самой мысли о том, что перед ним убежище от напастей, обрушивавшихся на него со вчерашнего вечера.

Он еще порассматривал дом, и первое впечатление понемногу изменилось. Вид у дома не просто запущенный, решил Говард, скорее уж он населен призраками. Открой кто-нибудь музей духов в таком вот месте, его никто бы не поднял на смех. В открытом окне наверху колыхалась рваная кружевная занавеска, а на веранде медленно-медленно качались взад-вперед качели. Где-то – в задней части дома, наверное, – хлопнула на ветру дверь. В остальном здесь было тихо, и кругом ни души.

Выбравшись из грузовичка и оставив пока чемодан, Говард, пройдя по дорожке, поднялся на деревянную веранду. Краска с досок перед входной дверью давно уже стерлась. Он громко постучал. Нет, наверное, смысла стесняться. Дверь медленно скрипнула и отворилась сама собой, за ней никого не было. Перед ним открылась темная комната с тяжелой, прикорнувшей в тени мебелью. В конце коридора тускло блестели балясины винтовой лестницы. На верхушке нижнего столбика – медная лампа: собачья голова со стеклянными светящимися глазами.

Говард подождал, недоумевая, кто же открыл ему дверь. Никто не появился. Он снова постучал по косяку. Может, дверь была не заперта, и сама открылась от стука? Нет, едва ли – слишком уж она тяжелая. Рядом поскрипывали на ветру качели.

– Эй! – позвал он снова, но вполголоса.

Было что-то застывшее и таинственно примолкшее в доме, словно никто тут не жил. В таком месте кричать не положено.

Откуда-то сверху донеслись первые ноты органной музыки, за ними последовал внезапный вой баньши, отдаленный и мучительный, будто его издало существо, запертое в стенном шкафу. На лестнице возникло тусклое просвечивающее пятно, и на мгновение кто-то будто бы показался на ступеньках. Женщина. Облаченная в кружевное платье или саван незнакомка стояла, протянув с мольбой руки и выкатив в страшной муке глаза.

Говарда ветром вынесло на веранду. Сердце у него пыхтело точно старый мотор. Дверь дома с грохотом хлопнула, и откуда-то сверху эхом докатился смех – низкий, с хрипотцой, сценический хохоток, какой обычно слышишь от очень ехидных привидений. Загремели цепи, и смех перешел в мучительный стон. Затем раздался усиленный динамиком звук царапающей по пластинке иглы, потом невнятное ругательство.

– Черт! – сказал голос.

Тут в прорехе занавески возникла голова. Круглое, как дыня, лицо дядюшки Роя. Как же он растолстел по сравнению с тем, каким его помнил Говард!

– Племянник! – крикнул он и тут же ударился макушкой об оконную раму. – Черт! – повторил он. – Не торчи во дворе! Заходи!

Он исчез в окне, и Говард снова поднялся по ступенькам веранды, счастливый и озадаченный.

По всей видимости, дядюшка Рой его ждал. Наконец-то дома, сказал он самому себе и едва не рассмеялся вслух. Дверь снова открылась, но на сей раз за ней стоял, потирая макушку, его дядя. Он энергично затряс Говарду руку, потом потащил его в дом и включил свет, от чего все кругом показалось намного веселее.

– Ну и как тебе? – спросил дядюшка Рой.

– Впечатляет, – ответил Говард. – Женщина на лестнице свое сделала. Меня аж во двор выбросило.

– Марля. Растягиваешь ее в несколько слоев на лестнице, потом проецируешь на нее кино. Изображение не слишком четкое, но слишком четкого и не нужно, правда?

– Какое же привидение бывает четким? В самый раз получилось.

– Главное тут эффект. Или есть эффект, или ничего не получится. Я это уразумел, когда учился бизнесу. У меня есть еще резиновые летучие мыши на шкивах и скелет из медучилища в Сономе. А еще… Только посмотри на это! – Говард последовал за ним на кухню. Став на скамеечку, дядюшка Рой открыл высокий буфет и с верхней полки вытащил банку. – Глазные яблоки, – объяснил он. – Самые настоящие заспиртованные глазные яблоки.

– Правда? – Говард поглядел на жутковатые кругляши. Это действительно были глазные яблоки – разного размера и явно принадлежавшие когда-то разным существам. – А к чему вы их приспособите?

– К игре в шары для привидений. У меня есть парочка восковых фигур, сидящих на четвереньках. Издали ни дать ни взять трупы: отросшие спутанные волосы, кожа как у жертв пожара, одеты в лохмотья…

– Да? Кажется, я одного такого встретил сегодня утром. Дядя кивнул: по всей видимости, ему эта мысль ни в коей мере безумной не казалась.

– Загвоздка в том, чтобы заставить их бросать глазные яблоки в очерченный кровью круг. Опять же очень милый эффект. И отвратительный к тому же. Говорю тебе, посетители просто с катушек съедут и вернутся заплатить еще и еще раз. Нет ничего, за что бы они не заплатили, если сумеешь вытащить пресловутого зайца из подходящей шляпы.

Убрав банку в шкаф, он закрыл дверцу.

Говард изменил свое мнение о музее привидений как о «центре изучения паранормальных явлений». Ему дали понять, что привидениями его дядя занимается серьезно, что с музеем у него не вышло потому, что он отказался забить его восковым фигурами и спроецированными мертвыми женщинами. Он поставил на «студебекер», потому что это была истинная правда. И вот вам пожалуйста: дядюшка Рой мухлюет с марлей, а в буфете держит банку глазных яблок.

– Мальчик мой, – сказал, внезапно повернувшись к нему дядюшка Рой, и снова схватил его за руку. Говард показался самому себе блудным сыном, виновным в том, что странствовал так долго. – Как твоя бедная мама?

– Правду сказать, совсем неплохо. Чувствует себя просто прекрасно. Думаю, она счастлива.

Дядюшка Рой покачал головой, будто Говард сказал, что она живет на улице – в картонном ящике, быть может, – а немногие пожитки носит с собой в мешке.

– Уверен, после смерти твоего отца она так и не оправилась. Никто из нас не оправился. Он ведь мне братом был, в конце концов. У него были свои недостатки, но… – Он внезапно глянул на Говарда, словно читая по его лицу. – Тебе в некотором смысле повезло, ты ведь был так мал. Нет, я не говорю, что расти без отца легко, но иногда ребенку постарше, тому, кто уже знал отца, приходится тяжелее. Я по мере сил пытался тебе его заменить, во всяком случае – пока мы не переехали сюда. Но ведь никогда не удается сделать достаточно, правда?