Бумажный грааль
Шрифт:
Дядюшка Рой сделал большие глаза, моргнул и выставил руки ладонями вверх, словно хотел сказать, что его нельзя винить за их поиски, что он только пересказывает услышанное.
– И они его нашли?
– Они нашли что-то. Даже привезли это что-то с собой. И позволь кое-что прояснить. «Гильдия святого Георгия» хотела уничтожить не только индустриализацию. Они боролись не с обобщениями или абстракциями. Историки запомнили этих парней – Раскина, Морриса и всех остальных – как политических и социальных неудачников, и в нас они, конечно, увидят таких же. Труд, который мы на себя возложили, должен быть сам себе наградой.
– Я очень бы удивился, если бы историки вообще нас заметили, – сказал Говард.
– Кто
– Так что же они нашли? Грэхем, Хант и все остальные, кто ездил с ними на Восток? Машину? – Говарду не терпелось вернуть разговор в основное русло. Ему казалось, он знает ответ на вопрос, но хотелось услышать это от самого дядюшки Роя.
– Листок бумаги. Рисунок.
– Эскиз Хокусаи?
Дядюшка Рой неопределенно отмахнулся.
– Кое-кто решил, что это Хокусаи. Но я с ними не согласен. Он прищурился, как человек, обладающий тайным знанием, и загадочно улыбнулся улыбкой Джоконды.
– Вы не согласны, что это эскиз Хокусаи? А я так понял, что это он. Довольно очевидно, что это один из его рисунков такара-моно, счастливых талисманов. И Грэхем то же самое мне сказал, когда я останавливался у него пятнадцать лет назад. Я ведь затем сюда и приехал, за рисунком Хокусаи. А теперь вы мне говорите, что это вовсе не Хокусаи? Тогда что это? Имитация? Рисунок художника, о котором никто раньше не слышал?
– Неплохое определение. Именно так. Некто, о котором никто не слышал, кроме нас с тобой. Хотя тот, кто сотворил рисунок, был не имитатором, а создателем. И если он оказал влияние на Хокусаи, ну… Какой великий художник не испытывал тех или иных влияний? А вот почему Грэхем тебе солгал, придется спросить у него самого. Это не моя обязанность.
– Значит, он ценный?
– Для музея? Откуда мне знать? Ты ведь эксперт. Он старый… создан задолго – чертовски задолго – до Хокусаи. Поэтому как древность имеет некую ценность. По его виду этого не скажешь, но Беннет у нас в своем роде ученый. Он им занимался, нашел… кое-какие источники. Беннет говорит, из этого листка когда-то сложили чашу. Согласно легенде, листок был окрашен кровью… кровью его, заметь, не разрисовали, кровь в него плеснули. На Голгофе. Потом чашу сплющили и тайком вынесли – под плащом, наверное. Позже лист развернули, и оказалось, что он расписан, так сказать, первичными символами. Его можно снова сложить, чтобы получить другие предметы, другие картины… Этакая метаморфирующая пиктограмма, если ты понимаешь, о чем я. Бумажный калейдоскоп, окрашенный кровью и выдающий случайные картинки. Но тем не менее складывающиеся образы – точнейшее отображение фундаментального порядка в сущем.
Говард сидел молча, пытаясь переварить эту мысль, но она казалась назойливо шизофреничной. Внезапно он увидел порядок там, где прежде не замечал: образы могут таиться в нагромождении камешков на посыпанной гравием обочине, в расположении листьев на дереве, звезд в ночном небе. Послания складывались из иероглифов полета птичьей стаи, ледяных частиц в хвосте кометы.
Но самым странным и тревожным казалось то, что за Говардом как будто послали. Возьмем бумажную лилию. Была ли эта находка счастливой случайностью или таинственно подстроенным шагом в извечном процессе? И сны? Рисованные облака, полные намеков, путешествий, влечения? Даже пеликан-символ…
Встав, дядюшка Рой выглянул в щелку между гардинами на улицу, словно проверял, безопасно ли продолжать, а потом задернул снова.
– Позволь сказать, что теперь, когда ты в наши дела
– Кажется, да. Может, вам не стоит мне больше ничего рассказывать? Если рисунок не то, что я думал, ничто меня тут больше не держит. Я мог бы вернуться на юг.
– Ничто тебя тут не держит, кроме угона машины и хромоты… и еще, полагаю, Сильвии.
Говард мгновенно покраснел и едва не начал отрицать. Но бессмысленно запираться. Лучше промолчать. Слишком многое сейчас происходит, не надо ничего усложнять. Ни с того ни с сего вид у дядюшки Роя стал поразительно серьезный, а потом дядя сказал:
– Спрошу тебя еще раз, племянник. Подумай хорошенько, прежде чем отвечать. Ты с нами или нет? Сегодня утром ты мог бы пересидеть «У Уинчелла», ел бы пончики с глазурью, думал бы о своей чертовой работе в музее. Вероятно, ты еще это можешь. Пожалуй, мы сумеем тебя отсюда вывезти.
Пора решать, кто на чьей стороне, а когда все решится, человек или в деле, или нет. Когда налетит буря, никто, кроме глупца, на стене не останется. Что скажешь?
Тут в гостиную вошла вместе с тетей Эдитой Сильвия, обе направились на кухню. Сильвия была одета в джинсы и свитер, волосы расчесаны, губы подкрашены. Встретившись с Говардом взглядом, она с улыбкой поглядела на его колено и покачала головой, точно его выходки сбивали ее с толку. С кухни донесся звон чашек, минуту спустя открылась и закрылась задняя дверь.
– С вами, – сказал Говард, посмотрев в лицо Сильвии. – Конечно, я с вами. – И тут же почувствовал облегчение, а еще ощутил себя агентом какой-нибудь тайной службы, которого отправляют на задание лишь с обрывками информации, потому что ему нельзя доверить все в целом. – Выходит, рисунок попал к Майклу Грэхему, и Джиммерс, как мы догадываемся, его охраняет. Это я понимаю. Но при чем тут машина Джиммерса?
– Ее построила «Гильдия святого Георгия» в тесном сотрудничестве с Моррисом и иже с ними. Изобрел ее некий Уилям Кибл, правая рука Морриса, впоследствии он стал известным в Лондоне изготовителем заводных игрушек. У этогомалого были престранные идеи. Это случилось через несколь ко лет после возвращения из Святой земли, когда битва как раз разгоралась. Рисунок спрятали в Ред-хаусе, доме Морриса в Аптоне, который был построен лишь для того, чтобы этот рисунок спрятать, хотя биографы тебе этого не скажут – вероятно, потому, что сами не знают. В саду при доме был кирпичный колодец с черепичной крышей, очень красивый. Вот где они его спрятали – опустили в ведре в колодец. Колодец спроектировал архитектор Филип Уэбб. Да, а с помощью машины, думаю, после смерти Раскина перенесли… некие ценные предметы подальше от врага.
Это было в тысяча девятисотом, а сам Раскин уже десять лет был безумен, как Шляпник. Была одна шайка, которая пыталась помешать похоронить его в Вестминстерском аббатстве. Сам догадайся почему. Наконец его закопали в Конистоне, в Озерном краю, но – строго между нами – он там не остался.
– Ушел?
– Вопрос того, где оказались в конечном итоге его кости, остается открытым. Было несколько попыток их заполучить – пара-тройка в последнее время. Но в Конистоне их нет уже многие годы. И готов поспорить, их там никогда не было.