Бумажныйй театр
Шрифт:
И настал момент, когда Чхунхян больше не могла выдумывать любовные авантюры с женщинами. Она подумала, что теперь ее (его) жена из-за этого убьет ее, но вместо этого Чхун выздоровела. Нигде больше не было ее болезни, нигде не было и ее жены Чон Нян. Чхунхян, здоровая, лежала в своей постели, в углу горел светильник, за деревянным столом сидел и пил молоко хрипящий беззубый старик. Он и не заметил, что Чхунхян выздоровела. Это был ее муж Чхи Вон.
Ван де Кебус (ГОЛЛАНДИЯ)
Про этого писателя говорят, что он писал рассказы
КРЕСЛО, НЕСУЩЕЕ СМЕРТЬ
— Знаете, какой из второстепенных вопросов чаще всего задавали в двадцатом и продолжают задавать в двадцать первом столетии?
— Про конец истории?
— Нет. Это было актуально только для двадцатого века. Сейчас нет. История сорвалась с привязи и вышла из-под контроля.
— Тогда какой же?
— Пришел ли конец книге! Вот вопрос, который начал волновать умы в прошлом веке и продолжает волновать сегодня.
— О каком конце книги вы говорите? За всю историю люди еще никогда не печатали и не читали столько, как сейчас!
— Дело не в этом. Почему, например, крупные производители автомобилей ищут альтернативное топливо, способное заменить бензин?
— Новые законы?
— Да ни в коем случае. Просто бензин производят из нефти, а ее запасы в глубинах земли стремительно сокращаются. По тем же причинам обречена на смерть и книга. Исчезнут деревья, из которых делают бумагу.
— Значит, книга умрет?
— Она уже несколько раз умирала. Сначала умерла книга из камня, потом книга, написанная на глиняных табличках, потом на пергаменте, и в конце концов умрет бумажная книга. Книга умирает ежесекундно…
Этот диалог происходил в кабинете вице-директора Рейксмузеума в Амстердаме, господина профессора Атте Нардинга. Его вели два старых профессора и друга, причем один из них, гость, только что вошел и даже не успел получить приглашения сесть. Кабинет находился на высоком первом этаже (под ним был еще наземный этаж с холлом). Рядом с компьютерным столом, который на девятнадцатидюймовом мониторе мог принимать и телевизионные программы, в центре комнаты, под люстрой с восьмью голландскими подсвечниками, стояли круглый столик и три кресла. На столике коптская пепельница и стеклянные подставки для стаканов. Угол закрывал массивный письменный стол хозяина кабинета. У стены, противоположной той, на которой было четыре окна, стояли низкий шкаф старинной германской работы и два комода в стиле бидермайер. Над ними висели рукописи двух поэтов XIX века в красивых рамах. В углу, возле высокого, до потолка, и заполненного книгами стеллажа, расположилось удобное старинное кресло, обитое черным плюшем, из тех,
— Надеюсь, ты не собираешься сесть в то кресло?
— Почему ты спрашиваешь? — смутился гость.
— Потому что это кресло, несущее смерть.
— В каком смысле?
— В самом прямом. Кто бы в него ни садился, тотчас умирал. Разумеется, это прекрасная смерть и прекрасное имя для кресла — «кресло, несущее смерть»… Вот, смотри!
Тут хозяин кабинета взял первую попавшуюся под руку книгу и швырнул ее в кресло.
Книга упала на сиденье, и тут же ее не стало.
— Видел? Книга умерла!
— Ужасно! Но скажи, а если в кресло, несущее смерть, сядешь ты, ты тоже умрешь?
— Нет, это не распространяется на владельца кресла.
Ошарашенный гость сел в одно из кресел у круглого столика и засчитал младшему коллеге одно очко. «Теперь, — решил он, — моя очередь придумать что-нибудь, чтобы его изумить».
— Чем ты сейчас занимаешься? — спросил он, чтобы потянуть время. Но ответ младшего коллеги удивил его еще больше, чем история с креслом:
— Теряю запонки. Как ты знаешь, я ношу не галстук, который на мне норовит принять горизонтальное положение, а красивую запонку вместо верхней пуговицы рубашки. Так вот на сегодняшний день я потерял их уже три. Первой пропала самая простая, металлическая. Моя жена говорит, что я так хорошо их теряю, что потом невозможно найти. И это действительно так.
— Нет, не так! — ответил гость. Теперь пришел его черед изумить хозяина.
— ?
— Все это знают. Запонки ты найдешь, но после смерти. После смерти находятся все потерянные вещи.
В антикварном магазине, специализирующемся на редкостях, который держал на припортовой площади Роттердама один еврей, внимание секретаря амстердамского Рейксмузеума молодого господина Роела Йонгстры привлекло кресло. Он нередко заходил сюда, и владелец магазина знал, что господин Роел Йонгстра для нужд учреждения, в котором работает, время от времени приобретает у него редкостные и красивые вещи. На этот раз покупатель хотел найти что-нибудь для пополнения интерьера кабинета вице-директора Рейксмузеума. За этим он сюда и пришел.
— Когда оно сделано? — спросил молодой господин и получил ответ, на который и рассчитывал:
— В конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века.
Кресло выглядело заманчиво, но господин Роел Йонгстра заметил, что его ножки незначительно повреждены. Казалось, в них вворачивали шурупы, и древесина немного расщепилась. Он спросил об этом продавца, но тот сказал, что если кресло будет куплено, то специлист-столяр подпилит все четыре ножки и дефект будет устранен. Речь шла об одном сантиметре. Нужно было также заменить кожаную обивку, потому что на подлокотниках она стала такой блестящей, что в нее можно было смотреться, как в зеркало. Да и вообще, кожа на таком кресле совершенно неуместна. Скорее сюда подошел бы бордовый бархат. Когда покупатель уже был готов заключить сделку, он заметил, что продавец как будто бы колеблется.