Бумер-2: Большая зона

Троицкий Андрей Борисович

Миха взял с капота бумажник, расстегнув клапан, пересчитал деньги. Не так чтобы густо, но лишней копейки не бывает. Затем стал изучать документы на машину.

– Тачка-то не на него, – сказал Миха. – На какого-то Пашпарина Дмитрия. На-ка, посмотри.

Он сунул документы Китаю в руки, а сам стал разглядывать листки письма и неожиданно рассмеялся:

– Эй, вы только послушайте, что тут написано. "Я заблуждался, когда говорил тебе про деньги и про рай на земле. Рай – это когда мы были с тобой вместе. А все остальное уже не имеет значения,

потому что прошлое нельзя вернуть". А наш жмур по ходу писатель. Какой-то девке на две страницы маляву накатал. Лирическую. С прологом и эпилогом.

– Если хочешь, можешь кинуть письмо в почтовый ящик, – сказал Китай.

– Да тут и адреса нету, – отозвался Миха. – Получается, что письмо секретное. По прочтении уничтожить.

Он вытащил зажигалку, подпалил бумагу с одного края. Когда огонь разгорелся, бросил письмо и фотку на землю. Еще теплый пепел развеяло ветром. Китай одернул пиджак и сказал:

– Вроде бы все. Ну что, парни, сливаем?

Рослый с Михой, схватив Кота за руки, волоком дотащили его до середины моста, бросили у самого края.

– Блин, помнил я одну молитву, – сказал Миха, – а сейчас из балды вылетела. И хрен с ней. Она и не подходит к этому случаю, потому что во здравие, а тут нужна за упокой.

Китай подошел к ним и одним движением ноги столкнул тело вниз. Кот полетел с десятиметровой высоты, дважды перевернулся в воздухе и ушел глубоко под воду на самой стремнине. Через секунду его голова показалась на поверхности и снова исчезла.

Когда все двинули к машинам, Миха замешкался, прикуривая сигарету. Он остановился у края моста: ему показалось, что вдалеке из-под воды появилась спина только что сброшенного в речку парня.

– Этого не может быть, – прошептал Миха. – Хренота какая... Наверное, показалось.

Он постоял еще пару минут, вглядываясь в течение реки, в мелкую волну у крутого берега, но больше ничего похожего на жмура на поверхности речушки не увидел. Из-под моста выплыли два ствола дерева, сцепившиеся между собой ветвями. Миха жадно затянулся табачным дымом, бросил в воду окурок и двинул к машинам, размышляя про себя о цене человеческой жизни. Как ни крути, умереть легче, чем родиться.

* * *

Кот очнулся от резкой перемены температур – вода в быстрой речке оказалась не по сезону холодной. Он почувствовал, что стремительно погружается в плотную темноту, грудь сдавило так, что нечем стало дышать. Чтобы затормозить падение, Кот широко расставил руки, одним гребком изменил направление движения и всплыл на поверхность. Он плохо понимал, где находится и куда его несет. Сознание возвращалось медленно, темноту постепенно сменили сумерки, потом стало еще светлее. Сильное течение подхватило его, развернуло и понесло дальше. Кот то погружался глубоко под воду, то снова всплывал и набирал воздух в легкие. Не хватало сил, чтобы удержаться на поверхности, малейшее движение давалось с неимоверным трудом.

Ему удалось ухватить рукой ветку двух сцепленных деревьев, плывших вниз

по течению. Он сказал себе, что теперь самое страшное позади, он не утонет, рано или поздно его прибьет к берегу, но тут ветка почему-то выскользнула из ладони. Через пару секунд до нее было уже не дотянуться. Кот чувствовал, как из него уходят последние силы, а река, наоборот, становится все сильнее и затягивает его в себя, несет дальше и дальше. Он запаниковал, глотнул вместо воздуха воды, захлебнулся и снова увидел темноту, наступавшую на него со всех сторон. И подумал, что на этот раз проиграл. Живым ему на берег не выбраться.

Глава двенадцатая

Майор Девяткин до полудня проторчал в криминалистической лаборатории в районе улицы Гиляровского. В помещении было неимоверно душно и, чтобы немного проветриться, он решил прогуляться до Садового кольца. Но на улице было немногим лучше. Время шло к обеду, солнце жарило, как в Африке. Дотопав до очередной троллейбусной остановки, Девяткин застыл на месте, с трудом соображая, где тут поблизости есть недорогая столовка или чебуречная, где можно перекусить, не заработав при этом пищевого отравления.

Вопрос оказался совсем непростым. В центре слишком мало недорогих заведений, а таких, где прилично кормят, и вовсе раз два и обчелся. Девяткин мучительно напрягал память, тер лоб ладонью, но ничего дельного в голову не приходило. Проклятый солнцепек. Жара такая, что мозги плавятся, как асфальт. Наконец он вспомнил адресок одной закусочной неподалеку от театра Образцова. Девяткин вскочил на подножку подошедшего троллейбуса, подтянулся на поручне и, поработав локтями, оказался на задней площадке. Троллейбусы ходили нечасто, были под завязку набиты народом, но ради приличного обеда можно потерпеть десять минут.

Повиснув на перекладине, Девяткин профессиональным взглядом осмотрел людей, сдавливавших его справа и слева, на короткое мгновение задержал взгляд на высоком стройном мужчине с прилизанными темными волосами, отметив про себя, что на нем дорогой светло-бежевый в серую полоску летний костюм, не иначе как итальянский или французский. На запястье руки, которой человек держался за поручень, фирменные часы "Картье". Гардероб дополняли шелковый галстук, купленный явно не на вьетнамской толкучке, и золотые запонки. Очень неплохой прикид для человека, который пользуется общественном транспортом.

Девяткин смежил веки, будто смертельно устал, повернув голову к окну, периферическим зрением продолжал наблюдение за субъектом. Эта морда ему знакома, а у Девяткина профессиональная память на лица. Минуту он вспоминал, где встречал этого кренделя. Точно, человека звали Жора Бубнов, он же Бубен, и год назад он проходил свидетелем по двойному убийству на Большой Переяславской улице. Мужик терся возле упитанной блондиночки лет сорока с гаком, одетой в однотонное неброское, но явно недешевое платье. В ушах серьги с крупными камушками, на плече кожаная сумочка с длинным ремешком.