Бумеранг
Шрифт:
– А почему бы нет?
Сказано это было все тем же обиженным тоном, но, взглянув ей в глаза, Зимин с удивлением обнаружил, что она говорит серьезно.
Некоторое время оба молчали. О чем думала отвернувшаяся к стене Мариночка, угадать было невозможно, Стас же просто не знал, о чем с ней толковать.
– Послушай, тот человек в подвале… - она вновь повернулась к нему, блеснув темными омутками глаз.
– Он, действительно, хотел нас убить?
– Еще как!
– Стас мрачно кивнул.
– Почему же тогда не убил?
– Не знаю, может,
Мариночка покачала головой.
– Меня бы успел. Я оставалась у него на мушке до последнего момента.
– Значит, ты была ему не нужна. Радуйся хоть этому.
– А ты? Почему он хотел убить тебя?
Зимин криво улыбнулся. В Мариночке просыпалось любопытство, а значит, девонька помаленьку оживала. Придвинув к тахте кресло, Стас вытер руки о полотенце, с кряхтением устроился напротив своей пациентки.
– Видишь ли, подруженька, готовыми ответами я не располагаю, но есть такое предположение, что мне и моим друзьям некто очень желает припомнить старые делишки.
– Но вы же не менты!
– Тем более. Не ментам мстить легче.
– А может, это просто случайность? Нелепое совпадение обстоятельств? Ведь если бы он хотел выстрелить, наверняка бы выстрелил.
Стас пожал плечами.
– Увы, случайностью здесь не пахнет. Кроме того, добрые люди успели шепнуть, что пришел заказ на наши бедные головушки.
– На ваши?
– Я имею в виду себя и своих друзей, - пояснил он.
– И что самое печальное - ребятки, принявшие заказ, вполне способны его реализовать. Мы, конечно, тоже не пай-мальчики, но на этот раз дело пахнет керосином.
– Неужели?
– Мариночка язвительно приподняла брови.
– А вот представь себе.
– Стас пересел на тахту, рассеянным движением откинул волосы со лба девушки.
– Нам бы, по совести говоря, из города мчаться, лететь на всех парусах, а мы здесь торчим, на мушке у киллера маячим. Еще вот ты на нас свалилась со своей стоянкой.
– Хозяином стоянки был Гур.
– Теперь это не так уж важно. Важно, что хлопот у нас прибавилось, а убийцы дышат почти в затылок. А потому, как это ни прискорбно, очень скоро нам придется расстаться.
– Как это?
– А так. Соберем всех наших и рванем отсюда куда подальше.
– А я?
– Что ты? Одежонку я тебе раздобуду, замки здесь простые. Будешь уходить, просто захлопнешь за собой дверь.
Ее лицо странным образом приблизилось, а может, это ему просто показалось. Во всяком случае, черные глаза ее неожиданно выросли в размерах. Ничего иного Стас Зимин сейчас просто не видел. Все заслонили эти агатовые, удивительно красивые глаза - глаза, которые, можно было не сомневаться, успели повидать в этой жизни все самое худшее.
– Хотелось бы только пожелать тебе напоследок… - Зимин споткнулся.
– Хотел пожелать тебе иной дорожки. Ты уж не обижайся, Мариночка, но не туда ты плывешь. Совсем не туда.
– А ты?
– она продолжала смотреть на него, не мигая.
– Ты сам-то уверен, что плывешь в нужную сторону?
– Ага, - Зимин простецки
– Не на все сто, но все-таки… По крайней мере, кое-что доброе в активе есть.
– А у меня, значит, в активе пусто?
– Это уж тебе судить.
– Стас сделал движение, намереваясь подняться, но она ухватила его за руку.
– Подожди!
– Ну?…
Какое-то время Мариночка молчала, и совершенно неожиданно Стас разглядел, как на красивые ее глазища вновь наворачиваются крупные слезы. Они рождались буквально из ничего, превращая ее глаза в два маленьких озерца. Порывисто поднеся его руку к своему лицу, она провела пальцами Зимина по своим повлажневшим глазам.
– Не уходи, - шепнула она.
– Пожалуйста…
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Девушка кивнула.
– Знаешь, как я устала! Все одна и одна. Кругом либо уроды в смокингах, либо блатная шушера…
Кажется, наступал момент истины, а может, даже нечто большее. Говорят, после наркоты похмельный катарсис проклевывается даже сильнее, чем после водки. Зимин вновь опустился на тахту, погладил девушку по плечу. Какой бы ни была ее нынешняя слабость, но проистекала она из источника несомненно доброго. У всех у нас есть такие под внешней скорлупкой…
Они ничего больше не говорили, просто смотрели друг другу в глаза и молчали. А потом Стас медленно наклонился к ней и поцеловал в щеку. Всхлипнув, Мариночка цепко обхватила его шею руками, с силой прижала к себе. С запоздалым раскаянием Зимин подумал, что все получилось гораздо проще. Он даже не чаял, что все случится так быстро. И снова в его поступках не было настоящей любви. Да, Мариночка нравилась ему, но все-таки главным компонентом была жалость - обыкновенная человеческая жалость.
– Возьми меня!
– горячо шепнула Мариночка.
– Прямо сейчас…
Конечно, это был порыв, своего рода вопль тонущего в промозглой пучине, однако ни отбрыкиваться, ни возражать Стас не стал. Слишком хорошо помнил, что и в прежние времена женщины нередко принимали за любовь тривиальную физическую близость. Сказать по правде, с тех пор мало что изменилось. Пожалуй, нынешняя эпоха пошла даже проще и злее, а поэтический романтизм окончательно канул в лету. Во всяком случае, доказывать свои чувства поцелуями или постелью стало проще, нежели простым человеческим словом.
Ладонью стиснув упругую, напоминающую резиновый мячик грудку, Стас послушно подался навстречу, воронкой рта поймал жадные губы Мариночки. С отстраненным усталостью подумал, что никогда ему не стать истинным повелителем женщин. Это могли трепать о нем досужие языки завистников, - на деле же Зимин оставался безропотным рабом женщин. Рабом, покорно исполняющим малейшие их прихоти…
Глава 18
– Да ты чего, в натуре! Они же до сих пор живехонькие разъезжают по улицам! Сам вчера одного видел. Жирный такой, маленький - Шебукиным, кажется, зовут. Уже и на тачке новой раскатывает.