Бумеранги
Шрифт:
Мила обескуражена, бросает взгляд на моих родных, но кивает и желает удачи.
Мне не по себе от того, во что я вляпалась, желая помочь сестре. Такси мчит нас в сторону аэропорта, и я ничего не могу поделать. Огромного труда стоило сбежать из дома родителей в Москву, они заблокировали мне кредитки, когда я поступила в туристический ВУЗ, придя в ужас от выбора специализации. «Будешь работать «проституткой для иностранцев!» Кристина не совершала моих ошибок, она училась в университетах, которые одобряли родители. У нее все было по плану. Когда она уйдет в «Данте», родители будут говорить, что и представить себе не
– Почему Кристина не едет с нами? Почему вы ее оставляете в Москве?
– А зачем ее забирать? У нее сессия в самом разгаре. Это ты свою завалила, ни одного допуска к экзаменам, - холодно отвечает отец. У меня пылают щеки.
– А вы не боитесь, - говорю я, - что страшные сектанты доберутся до нее, чтобы отомстить мне?
– Нет, - говорит отец.
– Во-первых, ее теперь будут охранять, во-вторых, Разовский вряд ли в ближайшее время захочет хоть как-то контактировать с нашей семьей.
Я напрягаюсь всем телом, желая сжаться в комочек. Понятия не имею, что с Костей сделал отец, страшусь даже спрашивать.
– Папа, ты заблуждаешься насчет Кости, - все же не могу промолчать. Меньше суток назад этот самый Разовский покрывал мое тело поцелуями, и, закрыв глаза, я по-прежнему мысленно переношусь в его квартиру на тот самый матрас, на котором мы не сдерживали себя в попытках движениями выразить свои чувства. Я хочу снова туда к нему, пока не врубили свет, и все не покатилось к дьяволу. Я плачу, потому что не могу вернуть время и еще хотя бы капельку побыть рядом с ним.
– Кристина сообщила, - продолжает рушить мои надежды отец, - что Вадим пытался тебя предупредить об опасности. Позапрошлой ночью его избили. Сопоставив факты, легко догадаться, кто именно, - папа безжалостен.
– Ты меня очень разочаровала, Лика. Все, что угодно, но… секта? Теперь будешь жить дома, на глазах. Ты не оправдала ни ожиданий, ни доверия. И мне страшно представить, что было бы, не спохватись Кристина вовремя. Твоя судьба - быть домохозяйкой. Зря тебе позволили уехать, это моя ошибка.
Глава 45
Костя
Брат не может смотреть на мой беззубый рот, поэтому сразу после наложения швов мне делают слепок челюсти. Зачем-то понадобился новый - можно подумать, с прошлого раза что-то у меня во рту изменилось.
Я лежу в полудреме на больничной койке, пытаясь проанализировать последние месяцы. События, как привидения, летают вокруг, а я только и могу, что пропускать их сквозь пальцы, не столько ловя, сколько разгоняя. Я не признался, что со мной случилось на самом деле, и это очень плохо. Обычно я обо всем рассказываю Антону, у меня не может быть от него секретов, потому что он единственный, кому я доверяю на сто процентов. Если бы не он, я бы не смог оправиться после «Данте». Когда все это случилось, матери уже не было, а отец моментально смылся из страны, в последний раз его видели пару лет назад где-то в Индонезии. Понятия не имею, жив ли он. Человек просто пропал, даже для родных детей. Дядю посадили пожизненно, ко мне приставили нескольких психиатров. Антоха остался за главного, а
Материалы по «Данте» специально умалчивались, изымались из сети, родственникам запрещали давать интервью. Секта была настолько безумной и удачно спланированной, что было принято решение - уничтожить детали, чтобы никто другой не пошел по стопам.
С моей левой руки сняли напульсник, когда меня мыли, и без него я чувствую себя голым. Он лежит на тумбочке рядом, но у меня нет сил дотянуться и надеть его обратно. Слабость в теле, накачали наркотиками.
Вот досчитаю до сорока и надену его. Один, два, три…
Где же моя Элечка? За сколько тысяч километров от меня? Если ее отец спросит, как мы познакомились, наверное, она не скажет правду.
Мое тело будто теряет вес, я парю над кроватью, тяну вверх подбородок, кажется, если высуну язык, смогу почувствовать, насколько здесь шершавый потолок. А вот веки, напротив, тяжелеют. Увеличили количество обезболивающих? Ух ты.
А потом я чувствую холод: кто-то стягивает с меня простынь, матрас проседает под весом еще одного человека. Я силюсь открыть глаза, но не получается. Ощущаю неспешную ласку, кто-то касается моей груди, ведет пальцами ниже, нерешительно ласкает живот. К моим губам прикасаются другие губы - легкий, невесомый поцелуй. Стремительно в своих воспоминаниях проваливаюсь в прошлое, когда меня целовала Элен после донации. До чего же это было приятно и необходимо.
Следом мне начинает казаться, что я нахожусь в квартире Эльзы, даже чувствую аромат хвои и сладковатых духов. Сминаю простынь, и мне кажется, что под моими пальцами идеальная кожа любовницы. Память вновь перекидывает мое сознание и я оказываюсь в своей квартире, вижу сидящую рядом Элен, в голове звучат ее вопросы про женщин из моего прошлого. Измена - это меньшее, что сейчас нужно нашим и без того сложным отношениям.
Я должен открыть глаза и убедиться, что Элен сбежала от отца и приехала ко мне. Это так тяжело… Нечеловеческое усилие, и я поднимаю веки. Осознание обрушивается тяжелейшим разочарованием. Перед глазами плывет, но цвет волос определяю точно - они вовсе не светлые, а длинные и темные.
Заметив, что я пошевелился, Кристина замирает и испуганно смотрит на меня. Отдергивает руку от моей груди, словно ошпаренная.
«Что ты делаешь?» - спрашиваю простейшим жестом, шевелю при этом губами. Должна понять, если захочет.
– Ты… должен думать не о ней, - говорит Кристина.
– Должен забыть ее. И идти дальше. Так правильно. Она нам мешала.
– Что ты делаешь?
– повторяю вопрос.
– Зачем? Ты ведь сама не хочешь, - шепчу очень тихо, сипло. Даже если бы и хотел сказать вслух, не получилось бы.
Она опускает плечи и голову.
– Я с посланием, - робко шепчет в ответ. Кажется, она тоже чувствует себя не в своей тарелке.
– Если ты хочешь… ты я могу быть твоей… девушкой. Вместо… нее.
– Это так не работает, - получается глухо. После чего закрываю глаза и вновь проваливаюсь в забытье.
Снится мне то самое утро. Первое в череде самых страшных: утро, когда не стало мамы. Наверное, я осознанно туда возвращаюсь каждый раз, когда особенно фигово и на душе, и физически.