Бун-Тур
Шрифт:
— Идемте! Посидим где-нибудь на скамейке.
Отошли подальше и сели.
— Он? — спрашивает Бун.
А чего спрашивать! Теперь-то ясно!
— Он! — говорит Борис Борисович. — Я хотел проверить. Хотел, чтобы вы мою версию подтвердили… Где вы его видели и что он тогда делал?
Тут я закрутил свое кино и дал Буну полный реванш. Все припомнил, начиная с той минуты, когда мы у экскаватора стояли вместе с этим парнем. Он, значит, следил за нами! И потом так хитро все подстроил, что мы с Буном
— Правильно! — говорит Борис Борисович. — Но он не один действовал. Их целая группа. Деньги за пальто и за ящик почтовый заплатили, чтобы никаких последствий не было, а вас двоих запомнили… Опасные они ребятишки!
Борис Борисович сказал это как-то странно, будто хотел нас предостеречь. Мне такой тон не понравился.
— Подумаешь! Так мы их и испугались!
— Бояться не надо, — говорит Борис Борисович, — а осторожным быть нужно. Особенно тебе, Саша! Ты один остался. Не на всякий звонок дверь открывай.
— А он и не один! — возражает Бун.
— Сегодня, — говорю, — я и минуты один не был! Но дело не в этом. Не боимся мы их — и все! Если надо, Васька Лобов отряд соберет, и мы их в полном составе к вам притащим!
Борис Борисович повторил:
— Опасные ребятишки!.. Как думаете, что они у парашютной вышки делают?
— Что и все! — отвечаю. — Глазеют, как другие прыгают.
— Нет, — говорит Борис Борисович. — Там у них экзамен.
И откуда он все знает? Оказывается, в тот вечер мальчишки сдавали экзамен по воспитанию воли. Они по очереди залезали на вышку и прыгали с парашютом. А два их вожака — два знакомых нам парня — стояли внизу и отметки ставили: кто долго не решается прыгнуть, трусит наверху — тому двойка, кто завизжит в воздухе от страха — тройка, а кто не прыгнет — того выгонят из «компахи».
— А что! — говорю. — Требования ничего, приличные! Мне они нравятся! У нас бы в отряде ввести такие законы!
— В таком случае, — сказал Борис Борисович и как-то по-чужому посмотрел на меня, — вступай в их группу. Будешь трубки у телефонов обрезать… Им не простая воля нужна, а преступная!.. Вступай — они научат!
Я обиделся.
— За преступление в тюрьму сажают, а вы почему-то не забираете их! Воля — это всегда хорошо.
На это Борис Борисович ничего не ответил, а в конце разговора подбросил кусочек философии вроде своей «мысли повторенной».
— Запомните! — говорит. — Бывает воля преступная. Красота встречается порочная. Свет — убийственный. Есть простота, которая хуже воровства. Сила бывает тупая. Гений — злой… Таких понятий очень много. Подумайте над ними.
Когда мы вдвоем остались, Бун сказал:
— Задира ты все-таки порядочная! Борис Борисович к нам по-человечески, а ты!..
— А что я?
— А ты колешься, как заноза: приличные требования, почему не забираете
— С трубками?
— Хотя бы с ними!
А ведь верно! Бун опять прав! Умней он меня, что ли?.. И конечно, не надо мне было так с Борисом Борисовичем разговаривать! Что он плохого мне сделал? Противно даже, потому что исправить трудно! За ним не побежишь, слова назад не выпросишь! И кто меня болтать заставил? Может, я — злой гений какой-то?..
— Слушай, — говорю, — Бун! Ты-то хоть не злись! Ну, виноват! Сажайте меня в тюрьму, только ненадолго: у меня дело есть — хочу помочь Борису Борисовичу!
— Нужен ты ему очень! — ворчит Бун.
— Не я, а мы!
— Ладно! — говорит Бун. — Ты передо мной не юли! Я не Борис Борисович! Идем домой! У нас с сегодняшнего дня распорядок строгий. Ужин в половине девятого, чтобы ты не похудел без родителей.
Слушайте приказ!
Будильника мне не надо: пап-с-мамой приучили. Проснулся, посмотрел на часы — ровно половина седьмого. Полежал, к себе прислушался: как-никак, а один в квартире я ночевал впервые. И проснулся один тоже в первый раз.
Как себя чувствуете, товарищ Данилов?.. Все бы хорошо, если б только не вчерашнее. Ни за что, ни про что обидел Бориса Борисовича. Идиот… А выход один — помочь ему. Собрать отряд, выставить у телефонов дозоры, переловить всех этих мембранщиков и привести к Борису Борисовичу. «Вам они с поличным нужны? Пожалуйста! Трубки у них в карманах. Теперь автоматы будут в порядке и новоселы могут звонить в любое время — хоть ночью!»
План этой операции еще вчера у меня в голове вертелся. Буну я о нем ничего не сказал. Но он согласится, конечно! А вот интересно, как Васька Лобов отнесется? Думаю, что тоже поддержит мою идейку. Подбородок поскребет и поддержит! Четверть уже кончается, экзаменов у нас, тьфу-тьфу-тьфу, нету — почему не поддержать?
Все это я думал еще под одеялом. С кровати меня сдернул звонок. Бегу в трусах к двери. И вдруг застопорило меня в коридоре. Вспомнил, что Борис Борисович предупреждал о бдительности.
Этой минуты я никогда себе не прощу!
Топчусь на месте. В голове — чушь трусливая. Кто-то гаденький шепчет в уши:
— Берегись! Берегись!.. Хоть спроси, кто это?
У нас никогда таких вопросов не задают. На звонок открывают, и все.
— А еще комсомолец! — молча прикрикнул я на этого гаденького шептуна.
— А вот и нет! — хихикает он. — Еще не комсомолец!
— И не будешь! — отвечаю. — Трус несчастный!
Рванул я на себя одну дверь, щелкнул замком и распахнул вторую. А это — почтальонша. На меня посмотрела, улыбнулась. Спрашивает: