Бундори
Шрифт:
Однако приятное впечатление исчезло, едва Сано въехал в банте. Сотни небольших ветхих усадеб жались друг к другу, каждый двор окружала живая бамбуковая изгородь. Покрытые соломой крыши выглядывали из-за листьев. Витали запахи навоза и нечистот. Здешние вассалы, независимо от того, насколько долго и добросовестно служили своему господину, не входили в число богатейших людей Эдо. Рост цен и девальвация жалованья держали их в бедности по сравнению с наделенными землей начальниками и быстро набиравшим силу торговым сословием. Следы нищеты проступали повсюду: стены, наполовину из дерева, наполовину из камня, не побелены
Сано остановил первого встречного самурая и спросил, как пройти к усадьбе Каибары. Однако, направив коня через толпу вниз по ухабистым грязным улицам, он вскоре утратил всякое представление о направлении. Ему вспомнилась старинная поговорка: «Родившийся в банте может в нем и потеряться». Наконец, еще несколько раз спросив дорогу и еще несколько раз заблудившись, он добрался до дома Каибары. У ворот, на которых в знак траура висел кусок черной ткани, его ждал Хирата. Широкое загорелое лицо досина дышало здоровьем. При виде Сано юношеское рвение загорелось у него в глазах.
Они обменялись приветствиями, Сано велел:
— Выясните, не видел ли кто, как Каибара покидал банте в ночь убийства, не заметил ли за ним преследователя. Особенно нас интересует высокий рябой самурай, прихрамывающий на правую ногу.
Он рассказал Хирате, откуда получил сведения, и события прошлой ночи показались ему нереальными. Но он сохранил веру в мистическую силу Аои. Молодой досин отправился выполнять поручение. Сано бросил взгляд на восток. Туман цеплялся за нижние этажи замка, словно духи, вызванные Аои. Сано подумал о том, что сейчас делает настоятельница и был ли ее сон так же тревожен, как его, после пережитого ими вместе...
Отогнав не относящиеся к делу мысли, он слез с коня, подошел к караульне и, назвав себя пожилому охраннику, сказал:
— Я должен переговорить с членами семьи Каибары.
— Хорошо, господин. — Охранник зашаркал к воротам.
Сано стало любопытно, почему такому немощному человеку доверено охранять владения.
— Это вы были на посту позапрошлой ночью?
Охранник открыл ворота и отошел в сторону, пропуская Сано.
— Нет. — Охранник печально свесил голову. — Если бы я, то не пустил бы хозяина за ворота, уберег бы от смерти.
Ответ привел Сано в замешательство. Значит, ворота позапрошлой ночью вообще никто не охранял? Совершенно необычный случай для банте.
— Позовите ночного сторожа, — сказал Сано. — Но сначала скажите, почему вы не хотели, чтобы Каибара уходит из дома?
Охранник стыдливо отвел глаза в сторону, и Сано понял: на посту не было никого, и верный слуга не хочет рассказывать о внутренних проблемах семьи Каибары.
— Тогда ничего не надо, спасибо, — сказал Сано и, передав поводья охраннику, прошел в ворота. Быть может, ответы на все вопросы находятся в самом имении.
Во дворе Сано не заметил ни построек, ни людей. Дом был довольно большой, с широкой верандой и богато отделанным крыльцом. Однако на стенах вились трещины, ветер играл со сломанными деревянными решетками на окнах, между каменными
Войдя в дом, Сано снял в прихожей обувь и помедлил. Запах благовоний, женские рыдания, глухие удары барабана, монотонное пение и полумрак от закрытых ставней — все живо напомнило ему канун похорон отца. Он заставил себя пройти в главную комнату и огляделся с профессиональной беспристрастностью.
В комнате не было никакой мебели. По углам висела паутина. Одетый в оранжевое монах распевал буддийские тексты, разделяя строфы ударами в барабан, выполненный в виде полой тыквы. Перед ним вертикально стоял белый гроб. На низеньком алтаре — табличка с именем Каибары, ваза с цветами, тлеющие благовонные палочки, горящие свечи подношения в виде риса, фруктов и сакэ. Сано ожидал увидеть многочисленную траурную церемонию. Однако кроме монаха, присутствовали только две женщины, совершенно седая старуха и женщина лет пятидесяти. Обе на коленях, обе в белых траурных одеждах. Та, что помоложе громко рыдала, вцепившись в руку мужественно державшейся старухи. Заслышав шаги, они подняли головы, а монах продолжал петь и бить в барабан.
Сано представился и добавил:
— Мне жаль беспокоить вас в такое время, но сёгун уполномочил меня поймать убийцу Каибары-сан, я должен задать вам несколько вопросов.
Он явственно ощущал безысходность, которая предшествовала недавней трагедии.
— Вы были его женой? — спросил он старуху. Та кивнула в ответ. Ее лицо изборождали глубокие морщины, глаза и рот глубоко запали. Лоб был настолько высок, что собранные в пучок волосы напоминали прическу самурая.
— Я расскажу вам, если смогу, все, что вы пожелаете узнать, — пробормотала старуха. Глубокий голос был бесполым. Другой женщине, похоже, служанке, она велела: — Принеси нашему почтенному гостю чаю. — Затем замолчала, сложив руки в благородной отрешенности.
Сано опустился на колени напротив нее и подождал, пока служанка поставит рядом с ним поднос с чаем и сладостями и удалится. Воспоминание о похоронах отца лишило его аппетита, но он из вежливости заставил себя сделать несколько глотков ароматного напитка и откусить от пирожного. Затем тихо, чтобы не мешать ритуалу, сказал:
— Я принес кое-что, принадлежавшее вашему супругу. — Он достал из-за пояса кошелек Каибары и передал вдове. — Не предполагаете ли вы, кто мог желать его смерти?
Она медленно покачала головой, теребя старенький кошелек:
— Нет. Видите ли, муж умер намного раньше.
Сано пришел в замешательство:
— Не понимаю.
— Мало-помалу, с каждым днем дух покидал тело моего мужа. Он терял память. Иногда он не узнавал слуг, наших друзей, даже меня. — Вдова едва слышно вздохнула. — Он плакал и лепетал, как дитя, и мне приходилось кормить, умывать и одевать его, словно он и впрямь был ребенком. Когда он выходил за ворота, то забывал дорогу домой. Порой назад его приводила полиция. Мы старались не выпускать его из дома... — Она остановила взгляд на двери. — Я должна извиниться за то, что так бедно принимаю вас. Мы вынуждены отпустить большинство слуг и помощников.