Бунт машинФантастический роман
Шрифт:
— Желаете вы подольше пожить в деревне?
— Подольше? Вы говорите подольше?
Молодая девушка посмотрела на него с упреком:
— Я не смею сказать: навсегда, — ответил он тихо.
— Тогда я осмелюсь сказать это за нас обоих!
— Малютка, — прошептал он, — как вы великодушны! Я чувствую себя таким застенчивым перед вами.
Она шутливо засмеялась, желая скрыть свое смущение:
— Вы волшебник?!
— Не говори так, Гамина; в твоих глазах отражается небо, наша любовь безгранична.
Это неожиданное обращение на «ты» наполнило ее неизъяснимой радостью; на глазах ее выступили слезы.
Он
— Я вас оскорбил?
— Нет, — ответила она, — ты меня не оскорбил!
На этот раз он оказался огорошенным. Он побледнел и они забыли обо всем, слившись в жгучем поцелуе.
XVI
Дни шли, полные сердечных и умственных наслаждений. Homo царил над миром; Гамина над Homo. Это было чудесно, неизъяснимо: мечта, воплощенная жизнь, свет, радость. Лето выдалось на диво солнечное. Цыплята носились по птичнику, молодые кролики с быстрыми глазками виднелись сквозь решетки кроличьих садков; слышалось непрестанное жужжание насекомых и трещание кузнечиков; над цветами порхали веселые бабочки и стрекозы; ветерок колыхал густые нивы и луга, а вечером все затихало и воздух наполнялся ароматом.
— Что может заменить красоту природы? — спрашивала Гамина.
— Прямая и хорошо вымощенная авеню с семиэтажными домами по бокам, — шутя отвечал Homo. — А вместо соловья — трамвай!
Сидя рядышком под сенью изгороди, они вспоминали городскую жизнь с ее толпами людей, страдающих от жары, и контраст ее с их чудесной жизнью казался еще разительнее.
Они соединили свои владения в одно; изобретатель познакомился с Бонн, которую покорил, предложив ей книги для чтения. Малопроницательная компаньонка не могла и подумать о любви Гамины к этому скромному, полуобразованному, по ее мнению, человеку. Покровительственный тон, которым старая дама обращалась к Homo, смешил молодых людей, которые почти не расставались, кроме как за обедом, да и то не всегда! Зато Полина и Мария, более опытные в вопросах любви, сразу поняли, в чем дело. И так как они не отличались сдержанностью, вся деревня скоро узнала, что «барышня влюбилась в этого бездельника из запущенной усадьбы». То-то было перемигиваний, перешептываний и смеху!
Барышня и бездельник не подозревали об этом. Они редко выходили и до них только случайно достигали известия о внешних событиях.
Однажды, гуляя около пруда, они услышали разговор двух крестьян:
— Скажи мне, как ты относишься к этой забастовке машин?
— Плохо нам приходится.
— Почему?
— Как же! Раз нельзя пользоваться косилкой, жнейкой, молотилкой…
— А разве лошади тоже забастовали?
— Ах, старина, и им нельзя верить. Я не знаю, кто тут виною — бог или дьявол, но это хуже Трафальгара. Не будет машин, не будет и культуры.
— Ну, а я так доволен.
— Чем же ты доволен?
— Тем, что ты скоро увидишь возвращение наших мальчиков из города, старина. Все те, которые покинули деревню, чтобы заработать побольше в конторе или на заводе, должны будут вернуться, если они хотят быть сытыми. Давай спорить. Что ты ставишь?
— Что я ставлю?
— Да.
— Я не хочу спорить.
— Ах ты, мошенник!
Раздался смех и разговор кончился. Гамина взглянула на Homo. Тот пробормотал:
— Второй
Через несколько недель после этого разговора они опять услышали голоса. Дойдя до того места, откуда открывался вид на окрестности, они увидели несколько молодых людей, которых можно было принять за горожан по манерам и по платью, занятых полевыми работами. Вечером эти люди прошли мимо домика Гамины; у них был усталый, но довольный вид.
— Здесь все-таки лучше, чем в туннелях метрополитена, — сказал один из них.
Гамина передала эти слова возлюбленному, который очень обрадовался. Да, люди скоро снова научатся ценить солнце, свежий воздух и здоровую жизнь.
Дезертиры из города прибывали с каждым днем; старые, тихие домики заселялись; старики, думавшие, что им придется умирать в одиночестве у своего опустевшего очага, почувствовали новый прилив сил. Они благословляли забастовку машин, ожививших деревню. Из-за открытых дверей доносилось веселое пение; это пели счастливые хозяйки, которым не надо было жить в тесных каморках под крышей и быть в зависимости от сердитых швейцаров; хозяйки, которые могли дышать свежим воздухом и украшать живыми душистыми цветами свой стол, на манер богачей.
Однажды Полина и Мария сказали Гамине:
— Барышня, сегодня вечером будет фейерверк и бал на площади. Нам хотелось бы потанцевать, поэтому мы просим, чтобы обед был ранний…
— Пусть будет ранний обед, — согласилась молодая девушка.
Вечером зажгли фейерверк, собрался народ, появились музыканты.
Бал открыли Гамина с Homo.
XVII
Князь Волкани развернул газету, отпечатанную на ручном станке? и стал лихорадочно отыскивать в ней признаков скорого окончания забастовки. Увы! Машины держались твердо.
Правительственное сообщение ограничивалось только перечислением последних мер к восстановлению некоторых отраслей коммунального хозяйства. Развал жизни продолжался: оживление постепенно перешло с больших бульваров на улички, занятые мелкими лавочками и мастерскими; некоторые горожане превратились в ремесленников, возродились ремесла давно забытые, и, к своему удивлению, люди, занимавшиеся ими, почувствовали, как успокоились их нервы и восстановилось душевное равновесие. Странное явление: можно было услышать смех людей на улице, в кафе, в скверах. Работавшим не надо было торопиться, дни казались длиннее и производительнее и кругом царило благодушие.
Князь Волкани не замечал всех этих социальных перемен. Праздный до начала забастовки, он оставался праздным и теперь. Он смотрел равнодушно на всякие катастрофы, занятый исключительно своими отношениями с Каботиной, которые до сих пор еще не были урегулированы.
— Ах, — горевал князь, — почему я не увез ее 24 часами раньше?
Он возвращался мысленно к вечеру похищения актрисы. Программа была тщательно разработана: сперва письмо Трепидекса к Каботине с назначением свидания. Но шофер князя должен был отвезти Каботину не в «Клуб Непосед», а к Волкани; там она должна была оставаться пленницей до тех пор, пока ее, с кляпом во рту, не положат в карету и не отвезут за границу, где у князя был собственный замок и преданные слуги.